По дорожкам битого стекла

Вормвуд Крис

Чёрная полоса тянулась бы и дальше, если бы внезапный звонок от Марии.

— Привет. Забыла совсем о тебе. Так бы и не вспомнила, если бы не наткнулась вчера снова на твою демку. В первый раз она меня не впечатлила. Но если хорошенько нюхнуть и переслушать, то всё встаёт на свои места. Не желаешь ли съездить в тур?

— Реально в тур? — переспросил Герман.

— Ну так сказать. Покататься в сторону югов. Я должна была вести «Х.Z.c» (по названию Герман догадался, что это очередная безликая альтернативная команда, пользующаяся успехом у школьников), но их гитарист сломал руку. А договорённость с клубами осталось.

Я спросила: могу ли я отправить туда другую команду, некоторые из клубов дали согласие. Вы конечно хрен что получите, но дорогу, еду и бухло вам оплатят.

— Я только за, потому что Москва объявила мне бойкот.

— Это уже интересно.

— Чем же?

— Если тебя ненавидят, значит, это чего-то стоит? — сказала она на прощанье.

Глава 14

— Так и мы точно едем в тур? — спросил Макс в который раз.

— Да-да, в самый настоящий, — отвечал Герман.

— У нас будет крутой гастрольный автобус или частный самолёт? — спросил Дани мечтательно. Наверняка он уже представлял себе, как закидывается коксом на борту роскошного авиалайнера.

— Нам обещали выделить фургончик и трезвого водителя.

— Круто. Как хиппиваген.

— Нет, скорее газенваген, — обломал Макса Герман. — И вообще сам тур кажется мне стрёмным и тупым приключением. Я раньше как приличный человек ездил на гастроли в Польшу и Чехию. Но зато мы увидим море. Я сто лет никуда из Москвы не выбирался.

Элис вернулась за пару дней до отъезда. Ей ещё долго предстояло переваривать всю полученную за этот краткий миг информацию. Герман поведал ей о туре, а Макс о том, как умирал. Вообще вся жизнь в Гнезде во время её отсутствия сильно переменилась. Не было той силы, что могла держать эти два «таланта» в узде.

— Тебе нужна нянька типа Шэрон Осборн, — сказала она Максу. — Иначе ты совсем сторчишься.

— Шэрон, где моё бренди? — крикнул из угла Дани мерзким и скрипучим голосом.

— Вокруг меня только водка и наркота, в то время, как на самом деле мне нужно шоколадное молоко и печенье, — сказал Макс, когда они остались наедине.

— Зачем ты сам погружаешься в свой ад?

— Меня никто не любит. Я подыхаю от одиночества внутри меня.

— Герман ведь с тобой. Ты очень дорог ему.

— Ты не знаешь, как мы стали далеки с ним. Да и я хотел чего-то не того. Просто вот порой понимал, как сильно мне не хватает тебя. С тобой моя душа в равновесии. Я не хочу умереть. Может быть, это любовь? Я не знаю, я никогда её не чувствовал, — он заглянул ей в глаза, стремясь найти там ответ.

— Макс, — сказала Элис серьёзно. — Я слишком хорошо знаю жизнь, чтобы вляпываться в тебя.

Последние слова она произнесла с явным отвращением.

— Я просто понял, что если и быть с кем-то, то только с тобой. Ради тебя я смог бы бросить всё, что меня убивает, — в висках неприятно застучало.

— Тебя убивает сам твой талант и твоя сущность. Разве ты готов от этого отказаться? Ты не для меня и я не для тебя.

Макс вышел, понимая, что первой девушке в мире удалось его морально поиметь.

— Не надо на меня обижаться, я просто сказала правду. Так будет лучше для нас обоих. У нас же правда нет ничего общего, кроме постели, — сказала она ему вслед.

Он понимал больше чем сказано,

он просто её недостоин. Ему действительно не хватало уровня, чтобы с ней связываться. Где-то внутри снова что-то рухнуло. Долгое время он думал, что чтобы завоевать девушку, надо просто хорошо выглядеть и круто трахаться. Но здесь было что-то не так. Ей была не интересна его чёртова душа. Для неё он был просто ребёнком.

От этой бессильной злости на себя осталось только взять и писать что-то. Макс весь день провалялся в кровати, пялясь в стенку. Наконец-то получилось выдать что-то способное охарактеризовать собственное состояние:

По проводам идёт дождь, Смешиваясь в липкой беде. Ты не знаешь, как заржавел нож, Которым я копаюсь в себе. Мёртвые помнят, мёртвые спят, Укутавшись в жухлой листве. Я пил и впитывал весну, как яд, Перестав на время думать о тебе.

* * *

Они уехали дождливым утром, по направлению юга. Чёрный фургон «Газели» нёс их вперёд, потряхиваясь на неровной российской дороге. В нём не было сидений, только матрасы и спальники на полу. Это было даже удобнее. Герман заранее приволок лава-лампу и бонг, создавая атмосферу дорожных фургонов хиппи. Дани повесил на стены плакаты с голыми бабами, напрочь заклеив окна. Джеффри еле-еле удалось отпроситься с работы и выкроить в своём графике время.

Герман прихватил с собой три гитары, в том числе акустическую двенадцатиструнку, чтобы играть песни в дороге. Сейчас он этим и занимался, выдавая странные звуки. Дорога была для него отличным поводом порепетировать. Макс покуривал бонг и спал, пока Дани с Джеффом играли в карты. «Суровая жизнь, ребят, — говорил Макс, изредка просыпаясь. — Всё это время у нас не будет интернета, нормальной кровати, сортира и личной жизни. Мы все повязаны турингом».

Герман задумался: был ли Макс не пьяным и не упоротым хоть раз за последние месяца три. Сейчас его куда больше волновало не потеряет ли Макс голос из-за своих увлечений, но пока всё проходило нормально.

Они въехали в Тулу спустя три часа дороги. Макс прильнул к стеклу, изучая грязные улицы города. Он был так же мал, как его родное днище.

— Вы когда-нибудь играли в провинциальных клубах? — спросил вдруг Герман.

Все промычали что-то невнятное в ответ.

— Ну так вот, значит, главное ничему не удивляться, особенно хреновому звуку. Это в порядке вещей, но публика не жалуется. Им плевать, подо что колбаситься. Хорошо будет, если меня самого допустят за пульт.

Они попали на какую-то местную пати в кинотеатре, переоборудованном в клуб. «Crow» досталась роль хэдлайнеров. Радовало тут только дешёвое пиво и странная доброжелательность окружаюших. Ещё в гримёрке Макс почувствовал себя хреново. Подскочило давление. В аптечке нашлась пара таблеток обезболивающего, которое сделало всё тело ватным и разморенным. Стало мерзко, но он не звезда, чтобы отменять выступление из-за какой-то головной боли. Он никому об этом не сказал, но по лицу было видно, как ему хреново.