По древним тропам
Шрифт:
По мере того, как чекисты приближались к Суйдуну, беспокойство овладевало их мыслями. Только теперь они ясно почувствовали всю ответственность предстоящей задачи.
— Значит, Джамхан-болус для Дутова свой человек, — вслух рассуждал Махмут.
— Ты, Хакимджан, придешь к нему раньше нас. Если мы не встретимся с солдатами Дутова, походим по базару и приедем позднее. Если же нас не будет, значит, мы приступили к делу сразу же. В этом случае сам знаешь, что делать.
Опасения Махмута подтвердились. Как только они расстались с Хакимджаном, их остановили два казака и начали допытываться, откуда они и кто такие.
— Мы из Джаркента с важным донесением для господина генерала, — уверенно ответил Махмут.
Казаки переглянулись, и один из них приказал:
— Вручите адъютанту атамана. Идите впереди нас.
Они остановились у каких-то ворот. Загремели засовы, ворота открылись. Пропустив казаков, постовой солдат встал рядом с прибывшими. Должно быть, в штабе белогвардейцев ждали это сообщение, потому что казаки, доложив, тут же вернулись.
— Кто из вас зайдет? — спросил один, и, когда Махмут двинулся с места, его проворно обыскали.
Махмут сам вынул один из своих револьверов и протянул солдату, который повел его в помещение. Однако до встречи с Дутовым было еще далеко. Его приняли сначала дежурные по штабу и осведомились, с каким сообщением он прибыл. Махмут повторил, что должен вручить пакет генералу лично, и только показал послание Чанышева.
Наконец один из казаков повел «упрямого связного» к личному адъютанту Дутова. Другой казак куда-то исчез. За движением в крепости наблюдал Хакимджан с крыши дома Касыма-саллаха, который стоял на другой стороне улицы. Он держал наготове свой маузер, беря на мушку, то казака около Мукая, то окна и двери штаба. Перестрелка могла начаться в любую минуту.
Обыскав Махмута еще раз, адъютант скрылся за дверью генерала. Махмут незаметно нащупал браунинг, спрятанный под рубахой, переложил его в карман так, чтобы оружие можно было выхватить в нужный момент. «Пять патронов. Тут придется убрать троих, при выходе остается только два. У Мукая два маузера, значит…»
Вышел адъютант, весело похлопал Махмута по плечу и сделал знак, что можно зайти.
Атаман сидел за дубовым столом в большой комнате, стены которой были увешаны хотанскими коврами. Как истинный дворянин, он, конечно, не подал руку простому туземцу и движением головы показал на стул рядом со столом. Дутов положил какую-то бумагу в ящик стола, но руку обратно не вынул.
— Когда и на какие участки собирается напасть Чанышев? — спросил он. — Мы должны соотнести наши планы.
Махмут, внимательно следя за рукой генерала, сказал первое, что пришло в голову:
— В Алма-Ату, господин генерал, прибывают красноармейские части. Мы должны выступить до их прибытия, значит, через два-три дня.
Атаману это, видимо, очень понравилось, он, по своему обыкновению, поднял обе руки и восхищенно произнес, вставая из-за стола:
— Вот это самое главное!
В эту секунду Махмут сделал два выстрела — в упор, в сердце атамана. Дутов дернулся вперед, будто хотел кинуться на Махмута, широко раскрыл глаза и повалился на пол, руками смахивая со стола приборы и бумаги. Через мгновение в кабинет ворвался адъютант, на ходу выдирая из кобуры пистолет, но Махмут успел первым — офицер шагнул вперед и рухнул на ковер во весь рост. Пистолет выпал из его уже мертвой руки и скользко полетел по натертому до блеска полу.
Когда Махмут вышел — он постарался сделать это спокойно, неторопливо, — штабс-капитан преградил ему путь: офицеру показалось подозрительным, что Махмут покидает кабинет атамана один, без сопровождения. Вдруг он зашатался и, уже падая, начал беспорядочно стрелять. Махмут понял, что это дело рук Хакимджана. Когда Махмут побежал, Мукай выстрелом убрал постового и открыл ворота.
Но в последнюю минуту, когда Махмут уже коснулся ногой стремени своего коня, пуля ударила его в правое бодро. В это же время была убита лошадь Мукая. Схватив гранату, он швырнул ее что есть силы в сторону солдат, которые уже опомнились и вели прицельный огонь. Воспользовавшись замешательством после взрыва, Мукай посадил Махмута на лошадь, вслед за ним прыгнул сам в седло, и они погнали коня вон из города в сторону гор.
На окраине Суйдуна их нагнал Хакимджан, он отдал Мукаю поводья своего коня, а сам на скаку прыгнул из седла через дувал одного из окраинных домов.
Казаки проскакали мимо Хакимджана с криком, беспорядочно стреляя. Хакимджан видел, что им уже не догнать Махмута с Мукаем. Теперь он хотел убедиться, что кровожадному атаману действительно пришел конец. И еще ему нужно было забрать своего отца, обманутого несколько лет назад волостным Джамханом и находящегося теперь у Касыма-саллаха. Хакимджан вышел на улицу и уверенно зашагал, как это подобает истинному «барчуку», хотя с трудом владел собой от охватившего его глубокого волнения.
В тот же день молодой чекист своими глазами увидел разоренное гнездо атамана Дутова. Офицеры и солдаты начали растаскивать все, что было на складах и в амбарах атамана. Казаки уходили кто куда — одни в Советский Союз с раскаянием, другие — в Кульджу, Харбин. Самые отпетые белогвардейцы-мародеры грабили население маленького городка.
В полдень Хакимджан направился к дому Касыма-саллаха, где жил отец. Там уже были приготовлены две лошади, которые Хакимджан купил на свои деньги. Радость не покидала его — вот сейчас он вместе с отцом уедет на родину, в тот дом, который отец когда-то построил сам…
Войдя во двор Касыма, Хакимджан увидел, что бывший волостной Джамалдин-ходжа, от доносов которого пострадали многие люди Джетысу, стоял на коленях перед своим работником Вахапом-тамчи, отцом Хакимджана, и о чем-то с плачем просил его. Сперва Хакимджан забеспокоился, не узнал ли этот старый лис, кем он, Хакимджан, является на самом деле, и не поэтому ли молит отца о пощаде, но через минуту понял, в чем дело: Джамалдин-ходжа скулил о том, что все его богатство, до последней клячи, разграбили белогвардейцы, и теперь он просил отца дать ему на время лошадь и телегу, чтобы добраться до Кульджи, за что сулил большие деньги.
— Чем же ты будешь платить, если тебя ограбили подчистую? — насмешливо спросил Хакимджан.
Джамалдин-ходжа пополз к чекисту на коленях, словно не услышал ехидного вопроса.
— О, сынок, как хорошо, что ты пришел! Только ты можешь меня понять!..
Хакимджан смотрел то на отца, то на Джамалдина-ходжу. Ему хотелось сейчас пристрелить этого бывшего волостного. Разве он не заслуживал этой кары! Но молодой чекист сдержал себя. «Пусть он умрет от рук себе подобных!..» — подумал Хакимджан.