По древним тропам
Шрифт:
— Да я его, товарищ капитан!..
— Сиди-сиди…
Тут я спохватился и вдруг припомнил, что Ашим умел говорить по-китайски. Капитан сразу насторожился, удивленно вскинул брови.
— Как-как? По-китайски, говоришь?! Он что, сам тебе об этом сказал?
Я сказал капитану, что еще в Егодзер-хите мы пошли с Ашимом в лавку и он разговаривал с ее владельцем на китайском языке.
— Точно, точно, товарищ капитан! Они еще часто так повторяли: «Харбина! Харбина!..»
— Эх ты!.. Сибирский валенок! — начал ругаться капитан, — Тебя сколько таскали, а ты молчал! Точно, сибирский валенок, или как там у вас таких называют!
Я опустил голову и судорожно сглотнул. Все перемешалось во мне: и стремление отплатить Ашиму, и ожидание скорой встречи с ним, и досада на себя за то, что на допросах после той охоты я забыл сообщить такую важную информацию… Капитан привычно плеснул в стакан холодной воды из графина, подал мне.
— На, хлебни и успокойся. И вот еще… — Он достал из кармана маленький браунинг и протянул его мне: — Положи, чтоб легче было выхватить, и — пошли, браток…
Я уже знал кое-что о древних русских и восточных городах, однако Харбин до смятения поразил меня своей пестротой и многоликостью. Казалось, этот город вобрал в себя штрихи всех стран и земель: китайцы тут носили европейскую одежду и говорили по-японски, русские усвоили все повадки китайцев и бойко переговаривались на английском языке…
Наши солдаты несли здесь в основном караульную службу, занимались передачей японских арсеналов частям китайской Народно-освободительной армии, прихода которой ждали во многих городах и селах Внутренней Монголии и Маньчжурии.
Объектом нашего наблюдения стала торговая база русского купца, промышлявшего по пушнине. То и дело к его складам, толстостенным лабазам подъезжали китайцы, тибетцы, уйгуры из Синьцзяня. Все эти торгаши, попрятавшиеся во время военных действий, как тараканы в сильный мороз, теперь оживились и неутомимо поправляли свои дела. Таможенный и торговый контроль были всецело переданы в руки китайских военных властей.
Едва прибыв в Харбин, мы с капитаном немедленно обрядились в нашей комендатуре в штатские костюмы: капитан «стал» русским деклассированным интеллигентом, а я, поскольку немного знал монгольский язык, облачился в халат и остроносые сапоги. Немедленно мне привели низкорослую монгольскую лошадь, на ней я почти каждый день ездил на торговую базу купца, покупал там разные мелочи, болтал с торгашами, интересовался ценами…
Ашим на глаза не попадался. А капитан, судя по всему, знал о Сеитове многое и часто строил далеко идущие догадки.
— Странно, — говорил он, — почему этот Ашим, дышло ему в бок, уехал в Синьцзян и быстро вернулся оттуда?.. Наверняка он связан с гоминьдановской разведкой… Так говоришь, он по-китайски хорошо калякает?
Я уже в который раз подтверждал, что Ашим говорит по-китайски, но всякий раз добавлял, что не знаю, плохо это или хорошо.
— Ладно, разберемся, — говорил в таких случаях капитан. — Дай только сцапать его, понял? Ты должен сначала опознать его, а потом будем брать.
Через пару дней на дорогих дрожках в сопровождении двух разодетых людей и при здоровенном кучере у базы появился Ашим Сеитов. Хотя он был одет как кашгарец — в полосатый чапан, расшитую жемчугом тюбетейку и к тому же отрастил бороду и усы, я сразу же узнал его. Я находился на порядочном расстоянии от этой компании и потому не слышал, о чем они говорили, но в одном я убедился доподлинно — Ашим выполнял роль переводчика. Поразили меня его новые манеры, он заискивал, угодничал, делал это заученно легко. Оказывается, в Ашиме жил еще и холуй.
Выслушав меня, капитан почему-то твердо решил, что Ашим не тот человек, за которого себя выдает. Он несколько раз прикидывал, как бы пробиться в окружение Ашима, но ничего путного не придумал. К тому же нас беспокоила вероятность исчезновения Ашима, он был хитер и мог, зачуяв слежку, бесследно раствориться в Харбине. Капитан решил брать Ашима, а уж потом раскрыть его карты. Мне было поручено встретить Ашима, когда он будет один, и без лишнего шума, под браунингом, препроводить его подальше от людных мест, где меня будут ждать капитан и его люди.
Ашим вздрогнул, увидев меня. В первую секунду он заметался, но, бросив понимающий взгляд на мою правую руку, в которой таился браунинг, притих и медленно пошел чуть впереди. Через несколько шагов Ашим полуобернулся и начал тихо говорить — жалостливо и заискивающе.
— Хорошо, что я встретил именно тебя… Другой бы меня не понял, а ты должен понять, я ведь помню, ты умный и добрый парень… — Он совсем остановился. Я ткнул его под бок стволом браунинга. Ашим должен был понять, что вести со мной такие разговоры бесполезно, но он опять заладил свое: — Я ведь, дурак, хотел тогда прикончить тебя, даже прицелился… Но ты так покорно ждал меня, и я не решился. Ведь ты мой кровный брат, мы ведь с тобой оба уйгуры. Подлец я, подлец… Отпусти меня, а? Я просто испугался перед войной с Японией, я мигом исчезну, отпусти ты меня… Ну, умоляю…
И вдруг Ашим ударил меня ногой в живот, метнулся через дувал и исчез. Люди капитана привели меня в чувство, помогли добраться до комендатуры.
Скоро мне вернули звание сержанта и опять зачислили в караульную часть, в которой я встретил своих сослуживцев, чему каждый солдат бывает рад.
…Мы не встретились больше ни в Харбине, ни в Синьцзяне, когда лет через десять после войны я посетил эту землю. Странно, но и по прошествии многих лет мне тягостно думать, что я могу где-то встретить этого невысокого, крутого в плечах человека, лицо которого цвета молодой меди всегда неподвижно, холодно и лишь отмечено коротким блеском раскосых зеленоватых глаз.
Перевод А. Самойленко.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Война закончилась. Через Европу и через Россию — на юг, где уже отцветали яблони, роняя розоватый цвет на теплую землю, покатились эшелоны демобилизованных бойцов. Рахмедину повезло, он вернулся в родные края одним из первых. Поезд пришел в Алма-Ату затемно. Рахмедин переночевал в вагоне, а рано утром, едва на востоке сквозь рассветную синеву проступили контуры гор, отправился на городской базар, надеясь встретить там кого-нибудь из земляков с арбой или подводой и добраться в родное село.
Так оно и вышло, почти сразу же Рахмедин увидел двух односельчан, они сидели на пустых арбах, но в обратную дорогу еще не тронулись, видно, чего-то ждали.
— Ай, Рахмедин?! — закричали изумленные земляки, не ожидавшие увидеть его вот так запросто на базарной площади. — Живой?! Вот так встреча! Садись, дорогой, домой доставим, по дороге потолкуем…
— Ждете кого-нибудь? — спросил Рахмедин, обнявшись с земляками и подавая одному из них вещмешок.
— Да вот председателя дожидаемся, он пытается коня сбыть с рук, думает, что ему удастся продать эту дохлятину.