По границам памяти. Рассказы о войне и службе
Шрифт:
– Ну как, удачно? – спросил Федор.
– Да, – ответил дипломат. И за этим лаконичным «да» были десятки, а может быть, сотни солдатских жизней. Это означало, что путем переговоров или банального подкупа удалось прийти к соглашению, и по территории, контролируемой этим полевым командиром, колонны выводимых войск пройдут без обстрелов и нападений. А значит, не будет ранений и смертей, таких ненужных и обидных в самом конце войны уже по дороге домой.
Трудно сказать, насколько глубоко комиссия вникла в обстановку в стране в целом и в Кабуле в частности, но вскоре после ее отбытия из Москвы пришло указание и
– Значит так, – почесав затылок, сказал руководитель, – поскольку согласно Женевской конвенции после 15 февраля на территории Афганистана не должно быть ни одного советского военного, то не дай бог, что у кого-нибудь из вас я увижу хоть что-то напоминающее об этом. Разрешаю отпустить бороду, усы, отрастить волосы, но в пределах разумного. Все оружие сдать.
– Как сдать? – возмутились присутствующие.
Но приказ есть приказ. Оружие сдали, а оставшиеся в наследство от спецкомендатуры БТРы отогнали в подарок царандою.
Вместо оружия выдали электрошоковые дубинки и гранаты со слезоточивым газом немецкого производства, а вокруг территории посольства по периметру установили дымовые мины с электрическим способом взрывания.
На вопрос Федора о предназначении этих мин: «Плотная дымовая завеса должна отпугнуть нападающих или под ее покровом сотрудники посольства должны незаметно смыться?» – ответ был по-военному лаконичен: «Не твоего ума дело, указание поступило».
Стало совсем тоскливо. Одно дело, когда за спиной 40-я армия с авиацией, танками и артиллерией. И совсем другое, когда понимаешь, что помощи ждать неоткуда и остаешься ты один на один с вооруженным потенциальным противником, а у тебя всего лишь в правой руке электрошоковая дубинка, а в левой граната со слезоточивым газом. Или наоборот.
Дубинки, надо отдать должное, были классными. Удобная рукоятка. От рукоятки по всей длине металлическая спираль, на конце два электрода. В рукоятку вставлялась батарейка, а под большим пальцем находилась кнопка.
Испытать новое «оружие» ребята решили на Мурзике. Кончик дубинки обильно смазали куском колбасы и предложили ничего не подозревающему об участии в эксперименте коту. А когда тот, прищурив глаза и урча от удовольствия, начал слизывать колбасу, нажали на кнопку.
Такой прыти даже Мурзик от себя не ожидал. Подпрыгнув метра на полтора вверх, он попробовал с ходу вскарабкаться на стену. Добежав примерно до середины, сделал кульбит, вскочил на стол, опрокинул телефон и попытался выйти через окно, но оно оказалось пуленепробиваемым. Срикошетив от стекла и свалившись на пол, он наконец-то обнаружил открытый дверной проем и пулей выскочил через него.
Нашли Мурзика на третий день в дальнем углу жилого городка. Напоили молоком из сухой смеси, обласкали как могли и утвердили в звании «Почетный гражданин Советского посольства». Вот только колбасу он почему-то напрочь исключил из своего рациона и в районе того поста больше не появлялся.
На удивление довольно-таки быстро наше руководство пришло к выводу, что без оружия все же не обойтись, и его вернули. Вот только когда поехали за БТРами, царандоевцы сделали удивленные глаза: «Какие БТРы?»
Из их рассказа выходило, что буквально на следующий день они вступили в неравный бой, и поэтому вернуть БТРы нет никакой возможности.
А город жил в напряженном ожидании. Закрылись многие дуканы, потеряв своих потенциальных покупателей. А может быть, хозяева просто решили не рисковать, дождаться лучших времен.
К Федору подошел Гульмахамад, тот самый капитан царандоя, окончивший один из московских вузов и хорошо говорящий по-русски:
– Федь, почему вы уходите? Мы вам поверили. Мы пошли за вами, а вы нас бросили.
Федор стоял и молчал, на языке вертелись дежурные фразы: «Да мы вас не бросили, мы вас поддерживаем. Вон видишь, летят самолеты с оружием, боеприпасами и продовольствием. Да и вы настолько окрепли, что в состоянии сами защитить завоевания апрельской революции…»
Но оба понимали, что это туфта.
Капитан царандоя ДРА хлопнул по плечу капитана погранвойск СССР:
– Извини, Федь, не к тебе вопрос. Ты всего лишь солдат, такой же, как и я. Молодец, что не стал врать. – Повернулся и пошел по своим делам.
Федор смотрел ему вслед, и чувство вины не покидало его. Будто он, Федор, лично наобещал этому капитану, расписал все в радужных тонах, повел, увлек за собою. А когда понял, что из затеи ничего не вышло, потихоньку свалил, даже не извинившись за беспокойство.
Федор молчал. Да и что он мог объяснить? На какие вопросы ответить? Если на многие из них он сам себе не может ответить. До сих пор.
Его воспитали, его учили, что каждый человек несет ответственность за свои ошибки. Если командир подразделения допустил ошибку, в результате которой погибли или пострадали люди, он подлежит суду военного трибунала. Если командир корабля недосмотрел, что-то упустил и это привело к повреждению или гибели судна, суд военного трибунала. И т. д. и т. п.
Но есть, оказывается, категория людей, именующих себя политиками высокого уровня, которые никогда не признают своих ошибок. А если и признают, то не несут за них никакой ответственности. Они с легкостью, словно расставив фигурки на шахматной доске и начав партию, могут бросить сотни тысяч людей в пекло войны и затем, поняв исход партии, с такой же легкостью смахнут оставшиеся, чтобы расставить новые и начать другую.
Устал Федор от Востока, улеглись эмоции, поблекла острота ощущений. Даже участившиеся обстрелы воспринимались как обыденность, как неотъемлемый атрибут повседневной жизни. Чем меньше оставалось времени до окончания командировки, тем чаще напоминала о себе тоска по родным и близким, по дому.
Ему казалось, что здесь, в Афганистане, он понял, познал что-то такое, что позволяло ему совсем по-иному взглянуть на свою жизнь. И та, будущая, там, в Союзе, рисовалась только яркими и радужными красками. Незначительными и ничтожно мелкими казались те житейские проблемы и неурядицы. Главное, что там его ждали любимые жена и дочка, которые за ним хоть куда, хоть на край света. Они и до этого жили дружно, без ссор и обид, а теперь…
Он даже купил себе сантиметр, которым пользуются портные, и, когда до намеченной даты оставалось 150 дней, повесил его над своей кроватью. Теперь каждый вечер, на зависть «молодым», он с торжественным видом отрезал по одному сантиметру, и все знали, сколько дней осталось до его «дембеля». Конечно, эта дата была условной и сменщик никогда не прибывал вовремя, но она была как своеобразный рубеж, после которого приходило чувство исполненного долга.