По холодным следам
Шрифт:
Приют. Она была наслышана о подобных заведениях. Правда, подробностей не знала, но только потому, что беспризорные дети, сбежавшие из приюта, упоминали о нем не для того, чтобы поделиться впечатлениями. Они упоминали о приюте, чтобы напугать до чертиков.
Полицейский заметил выражение ее лица.
— Расслабься, я не повезу тебя прямо туда, — сказал он. — Для начала побеседуешь с Вандой, и она решит, что с тобой делать. Если так боишься приюта, скажи Ванде, что тебе нужно убежище, а затем попросись в хорошую семью, где тебя не будут бить, или что там с тобой делали в родном доме. — Он снова шмыгнул носом и украдкой бросил на нее взгляд. — Жаль, что тебе пришлось сбежать оттуда. Наверное, все было очень плохо. И все же на улице чертовски опасно. Так ты категорически против возвращения домой?
Она долго думала о доме. Возвращение туда казалось еще менее реальным, чем то, что она совершила — и не только с Питами, ради выживания, но и в тот раз. Она вспомнила маленькое лезвие, вспомнила, как на четвереньках выползала из подвала, а колени скользили от крови. Вспомнила тело, лежащее на полу бункера, и засыхающую вокруг кровь.
— Меня не… — начала она, запнулась и снова попыталась объяснить: — Мне просто нужно было…
— Знаю. — Офицер глубоко вздохнул, и она возненавидела его всеми фибрами своей души, этого глупого Пита. — Ты не виновата.
Она и без него это знала. Виноваты Питы. Виновата Дженис. Виноват Джон Дэвид.
12
Когда я прихожу домой, Том доедает разогретую готовую еду за кухонным столом. Джули нигде не видно.
— Где деньги? — спрашиваю я.
Слова кажутся грубыми и выпуклыми, будто их разглядывают сквозь рифленое стекло.
Муж опускает вилку.
— Анна, — начинает он отчаянным тоном, и я сразу понимаю, что не ошиблась в своих подозрениях.
— Где деньги из фонда Джули? — уточняю я. — И еще: ты трахаешь Альму?
— Нет.
— Врешь. — Я понимаю, что нелепо с моей стороны злиться на Тома за ложь. Я тоже лгала, и Джули лгала. Даже Джейн лгала — хотя бы насчет учебы. Но что касается Тома — как ни странно, я даже не подозревала, что все еще нуждаюсь в его честности, в его безупречности, однако так и есть. Мне хотелось направить весь негатив только на себя, чтобы смириться со смертью Джули — да, повторяю я себе, со смертью Джули, — самым деструктивным способом разрушив собственную жизнь. И муж допустил, чтобы я медленно убивала себя — алкоголем, депрессией. Это настоящее предательство. Дело не в том, что он обманывал меня все это время, а в том, что он позволил мне считать себя единственной виноватой.
— Анна, послушай, ты так много пила. Не разговаривала со мной, не слушала меня. И мне было очень одиноко. Ты даже не стала ходить со мной в группу поддержки.
Мне хочется крикнуть, что я не стала ходить в группу поддержки, потому что там мне было еще хуже. Глядя на этих несчастных людей, которые годами искали своих пропавших детей, я теряла надежду. Я не могла видеть чужую боль — мне и своей было достаточно.
— Не перекладывай свою вину на меня.
— Ты отдалилась, а мне нужен был кто-то рядом. Я любил Джули не меньше твоего. Я тосковал по ней не меньше твоего.
— Это ты управлял фондом, — возражаю я. — Это ты обновлял информацию на доске объявлений и раздавал листовки. Ты заказывал проклятые рекламные щиты. Ты общался с попечителями. И ты назначил Альму ответственной за деньги.
— Да, — соглашается он.
— Где деньги, Том?
— Я не могу с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии.
— Да что ты! Ты украл деньги Джули и отдал их своей шлюхе!
— Анна!
— Будешь отрицать, что ты отдал их Альме Руис? — выплевываю я ненавистное имя.
Он обхватывает голову руками.
— Да, я отдал их Альме. Какие-то подонки, работавшие на ее бывшего мужа, потребовали выкуп за их дочь: видимо, муж разошелся с новой подружкой и понял, что растить ребенка в одиночку не так уж легко. Я назначил Альму администратором, чтобы она могла снять деньги со счета фонда и уплатить выкуп. И в итоге она вернула себе дочь.
— А теперь еще скажи, что не спал с ней.
Наступает долгая пауза.
— Ну же, скажи. Хочу послушать.
— Один раз, — говорит он несчастным голосом. — После этого наши пути разошлись.
— Думаю, ты попросту получил желаемое.
Он встает, внезапно разозлившись.
— Не смей так говорить.
— Сейчас я имею право говорить все, что захочу! — кричу я, но Том перебивает меня:
— Думаешь, я сам не понимаю? Да, возможно, она была со мной только из-за денег, а я был чертовски одинок и совсем запутался, но, так или иначе, у нас были деньги, а у нее нет. Я не осуждаю Альму: я бы сделал то же самое ради Джули. Будь я уверен, что пятьдесят тысяч долларов помогут вернуть дочь, я переспал бы с кем угодно. Я убил бы за это. — Он дрожит. — И ты бы тоже так поступила.
Мысли у меня путаются, но я стараюсь держать себя в руках.
— А если бы деньги понадобились нам для выкупа Джули?
— Но они не понадобились. — Том сглатывает, смотрит в пол, потом снова на меня: — Хочешь честно? Я думал, что она погибла, Анна. Мне легче было поверить в ее смерть, чем продолжать надеяться.
Признание добивает его: он склоняет голову и содрогается с сухими глазами. Плачет без слез. Это ужасно.
— Ты можешь простить меня?
Видимо, самое время подойти к мужу, обнять его и тоже заплакать, признаться, что и сама ждала худшего. А потом выложить ужасную правду: я оказалась права. А значит, прав был и Том. Прав, когда трахнул Альму, когда спас ее дочь, вместо того чтобы надеяться на спасение нашей. Потому что в то время, когда он отдал Альме деньги, Джули уже была мертва. Мертва, мертва, мертва.
Но я не могу подойти к нему и утешить: я ненавижу его за мысли о смерти Джули. Если я и надеялась все эти годы, то только благодаря его надежде. Мысль о том, что мы, замкнутые каждый в своей скорлупе, год за годом оплакивали Джули в одиночестве, скрывая это друг от друга, угнетает меня и приводит в ярость. Все эти годы я завидовала вере мужа. Если бы я знала, что он сомневается, тогда надеяться стала бы я. Ходила бы на эти встречи, вела бы поиски, пока не кончатся деньги. Всем этим занималась бы я.