По любви
Шрифт:
– Смотри, что я нашла. Испеку печенье, – будто не видя, что Ставрос здесь не один, трясу перед его носом формой. А потом поднимаюсь на носочки и целую в подбородок.
– Шоколадное, надеюсь?
– Нет, имбирное! У нас имбирь есть, не помнишь?
– Возьмем на всякий случай. Нин, ты же помнишь Валерия Степанова?
– Да, конечно. Мы пересекались. Добрый день.
– Валера… Моя жена Нина.
– Не знал, что ты женился, – сощуривается. – Поздравляю.
– О, это было спонтанное решение, – мило улыбается в ответ, а сам давит, давит взглядом.
– Поздравляю. Госпожа Николоу?
– Шутишь? Фамилию мы не меняли. Это ж все уставные переделывать. Переоформлять право подписи.
– Ах да. Нина же твой главбух. Наверное, очень удобно иметь в женах главбуха.
– Не скажи. Вдруг что, обдерет же как липку! – смеется Ставрос, игриво прижимая меня к себе.
Степанов неискренне ржет в ответ. Хлопает Ставроса по плечу.
– Хороший ты мужик. Только непонятливый. Что ж, как говорится, совет да любовь. Всего хорошего, Нина. Удачи. С этим парнем она вам понадобится.
А взгляд такой холодный, что меня начинает трясти. Одно хорошо – Степанов этого уже не увидит. Он ушел, толкая вперед тележку с фруктами и дорогим коньяком.
– Эй! Ну, ты чего, Нин?
– Ты обратил внимание, как он на меня посмотрел? Жуть какая. У меня мороз по коже, – задираю рукав, чтобы проиллюстрировать правдивость сказанного.
– Нормально посмотрел. Просто кто-то ну о-о-очень чувственная девочка, – дразнит Николоу. Мне бы его нервы. Стоит вон, будто ничего не случилось, и зубы сушит. А ведь нам в открытую угрожали. Или нет? Что если я себя накрутила? – Дядек с автоматами не боялась, а тут – куда вся смелость делась?
– Дядьки ничего бы мне не сделали.
– Может быть. Но лучше этого не проверять, – в голосе Николоу металл. – Пойдем. Что ты там с этими формочками выдумала? Правда печенье хочешь испечь? Охота тебе возиться?
– Вдруг Вике понравится? Нет, я помню, что ты не хочешь, чтобы мы сближались, но хотя бы нормальные отношения установить можно?
– Мне за нее стыдно. Может, зря я ее не порол?
– Что ты?! Она просто в непонятках сейчас. Все наладится. Вот увидишь.
На кассе все радостные, улыбчивые. Поздравляют друг друга с наступающим новым годом. Если что-то еще и объединяет нас, таких разных, зацикленных на себе, то вот такие праздники, когда богатые и бедные, старики и дети, циники и мечтатели сливаются в едином порыве. Улыбка растягивает губы всю дорогу домой. Вика летит кувырком с лестницы с вопросом «че купил?». И запинается, увидев меня с пакетами. В дом я зашла первой.
– Купили формочки для имбирного печенья. Хочу испечь. Поможешь?
Вижу, как любопытство борется в ней с абсолютным неприятием ситуации. Ставлю пакет на пол. Достаю трафарет.
– Здесь елочки и снеговик. А здесь – пряничный человечек, леденец и домик. Думаю даже испечь печенье с предсказаниями, – разуваюсь, делая вид, что мне нет никакого дела до того, согласится ли Вика принять участие в веселье. – Совместить, так сказать, два в одном. Следом бахает дверь. Заходит Ставрос.
– Ну не знаю. Я не умею печь.
– Мы будем следовать советам кулинарных блогеров. А потом еще покроем печенье глазурью. Папа говорил, что ты хорошо рисуешь.
Такого не было, но…
– Да, Вик. Присоединяйся. Ты же знаешь, что я линию ровно не могу провести. Спасай честь семьи.
Согласиться на предложение отца Вике гораздо проще. Так хитростью мы ее и вовлекаем в процесс, который очень и очень ее захватывает. Насмотреться не могу на этих двоих. Ставрос в фартуке на кухне – это нечто. Сердце щемит. Горло сводит. Каждый раз приходится откашливаться, перед тем как Викуле что-то сказать. Сколько отмерить, что с чем смешать… Сейчас как-то даже не верится, что я могла провести этот вечер одна. По телевизору фоном идет Гарри Поттер. Во дворе включаются огни. Мы болтаем о чем-то, смеемся. Пока тесто отдыхает в холодильнике,
– У тебя здесь сахарная пудра.
– Ладно.
– И здесь, – касается губами губ. Я шумно выдыхаю, машинально обхватывая его шею руками так, чтобы не испачкать сладкими пальцами. Поцелуй углубляется. Удовольствие топит. Так хорошо от того, что он мой. Пусть только в эту минуту.
За спиной что-то с грохотом падает. Мы отскакиваем друг от друга, ошалело глядя то на обломки печенья, то вслед убегающей Вике.
ГЛАВА 13
Нина
– Вы только ненадолго к ней. Ладно? Она устала.
Киваю медсестре и напоследок неуверенно оглядываюсь. Не так я надеялась провести утро первого января. Но мне позвонили из центра, где мама в очередной раз отличилась. Пришлось засовывать свои планы куда подальше и мчаться сюда по еще спящему притихшему городу. Вместе с мужем, который за мной увязался, хотя я этому до последнего сопротивлялась и приводила десятки аргументов, почему ему лучше провести время с дочкой на склоне, как они и планировали. Но Ставрос слушать меня не стал. Скорее даже напротив. С азартом настоящего супергероя он принялся разруливать мои проблемы. Вон, даже к Юлию Борисовичу сам на ковер пошел.
– Привет, мам. С Новым годом! Как ты? У меня все хорошо. Новостей – тьма. Я замуж вышла. Представляешь? – сажусь рядом с кроватью на стул. Мать исхудала, выглядит вялой. Волосы коротко острижены, как и у большинства здешних пациентов. – Наверное, тебе интересно, за кого? За моего начальника. Ставроса. Ага. Того грека. Он хороший, мама. И что бы ты ни думала, все у нас будет хорошо.
Сижу, вглядываюсь в глаза матери в попытке обнаружить там хоть какие-нибудь эмоции. Мне так хочется, чтобы она сейчас за меня порадовалась. Ну, а вдруг? Вдруг она на это способна? Но на дне ее глаз штиль. Вероятно, ее чем-то обкололи после очередного приступа буйства. Так и уйдет однажды, не оставив мне ни-че-го. Ни любви. Ни ласки. Ни единого светлого воспоминания. Ни даже внятного объяснения, чем же я так ей не угодила. Единственный ребенок все-таки. Отнюдь не пропащий. Она могла бы мной гордиться. Могла бы, но почему-то не стала.
Касаюсь ее сухонькой руки. Порой, когда мать в очередной раз всаживала кинжал в мое детское сердце, казалось, что я ее всей душой ненавижу! Но по правде я истекала любовью к ней. Глупой и ничем не заслуженной любовью ребенка, который не мог понять, что же с ним не так, если его даже мать с отцом не любят. И вероятно, в какой-то момент вся моя любовь вытекла. Осталось лишь чувство долга и жалости. К ней больше, чем к себе, кстати. Ведь я еще могла проработать свои травмы и стать счастливой. А моя мать, судя по всему, умрет, так и не познав счастья.