По медвежьему следу
Шрифт:
— Вот и хорошо, подождем, он скоро вернется.
— Но я же опоздаю, охотники уйдут в тайгу! — взмолился Борис.
— Сожалею, но я всего лишь врио — временно исполняющий обязанности, и превышение власти может завершиться для меня… медвежьей болезнью. — Этой шуткой Косякин завершил беседу.
Пришлось Пластунову вместе с Борисом атаковать главного инженера. Тот признал, что Косякин прав, что инвентаризации медведей место в юмористическом разделе газеты «Держись, геолог!», и, почесав затылок, посоветовал попросить Степанкова дать другую телеграмму,
Такая телеграмма была получена, и Кравков, поморщившись, разрешение подписал. Все остальное Борис провернул быстро, получил пистолет, полную зимнюю экипировку — куртку и брюки на цигейке, унты и рукавицы собачьего меха и прочее, а также дефицит — копченую колбасу и мясные консервы.
Успел он и подарками обзавестись для всех Степанковых и некоторых Молокановых, так чтобы никого не обидеть.
И вот опять Борис у Степанковых, словно в родном доме. Здесь все ему рады и он рад всем. Когда подарки были подарены, все кушания отведаны, Андрей рассказал и показал на карте, где обнаружены верные признаки медвежьего зимовья и в каком порядке следует начать. Все нужное уже доставлено в билимбеевскую избушку.
Они с Василием и Андрюшей переночевали там и утром поднялись не спеша, дав себе отдохнуть, понимая, что работенка предстоит незаурядная!
Вышли, когда уже солнце поднялось, и шли не спеша, с разговорами и шутками, как на прогулке.
Через полтора часа, в верховье речки Тальянки, на пригорке, возле одинокой сосны, Андрей скомандовал:
— Стоп!
Он показал рукой, и Борис увидел: в низинке, над густым ельником, что-то белеет, а в бинокль разглядел флажок на шесте.
— Берлога чуть правее, — пояснил Андрей.
Борис взял у него карту, проверил, верно ли он отметил место берлоги, и похвалил:
— Молодец!
Приятно было сознавать, что и он кое в чем может считать себя учителем.
— Организуем дело так. — Андрей достал из рюкзака дымовую шашку. — Я пойду с Васей. Поглядим, если лаз не закрыт, в него шашку всунем на рогатине, а если закрыт, в «небе» щель расковыряем. А вы, — Андрей посмотрел на Бориса и Андрюшу, — останетесь здесь, как запасные игроки. Однако не без дела: будете стоять на склоне, в створе между сосной и берлогой. Нам из ельника видны будете, и, если заплутаем, по такому створу к берлоге выйдем.
На склоне положили два камня — там стоять живым вехам. На этом закончили подготовку.
Сели под сосной, на ее могучие корни, и, не торопясь, закусили, попили чаю из термоса. Все молчали. Борис смотрел туда, где он — тот, чье существование они должны будут безжалостно нарушить.
Недавно в краеведческом музее он стоял возле чучела медведя, о котором было написано: «Самый крупный из добытых в Забайкалье медведь (от хвоста до носа 3,5 м)». До его оскаленной пасти Борис дотянуться не смог и тогда впервые ощутил — какая же это громадина!
И страшновато стало теперь при мысли, что скоро с таким или чуть меньшим предстоит встреча.
«Негоже мне, затеявшему все это, оставаться запасным игроком, в безопасном месте», — подумал он, но просить не стал, понимая, что пользы от него мало, что он здесь лишь ученик…
— Кому долить? — спросил Андрей.
Никто не попросил, и он завинтил крышку термоса. Помолчали и поднялись все, как по команде. Василий, глядя на восток, снял шапку. Остальные тоже шапки сняли, уважая обычай.
— Рыжуху придержи. — Андрей протянул поводок Борису и пояснил: — Чепкан в одиночку работает лучше!
Они ушли не оглядываясь и вскоре скрылись в ельнике. Только конец рогатины — ее Василий нес как флаг — еще в бинокль был виден, потом и он исчез.
Тогда запасные игроки заняли свои места. Борис подготовил фотоаппарат и то и дело поглядывал в бинокль на белый флаг, пытаясь представить, что сейчас там возле него происходит.
У его ног лежала Рыжуха, уткнувшись мордой в лапы, а позади пританцовывал Андрюша, держа в руках ружье. Оба ствола он зарядил жаканами.
Очень, показалось, прошло много времени. Борис дрожал от холода и волнения, а по часам — всего 25 минут, когда вдруг скрылся белый флажок в сером кудлатом дыме! Он все темней, все выше в небо!
Рыжуха вскочила, затявкала, потянулась навстречу Андрею, Василию, Чепкану. Они выскочили из кустов.
Борис так обрадовался, что закричал «Ура!» и направил на них фотоаппарат.
Тут Андрюша, подбегая, закричал:
— Смотри!
За ельником, к востоку от берлоги, по голому заснеженному склону, вверх к водоразделу, бежали три черных, показалось, собаки — одна большая, две маленькие.
— Матка с двумя лончаками. Смотри! — повторил Андрюша.
Смотреть уже было не на кого. Промелькнула эта троица на белом снегу и исчезла за бугром…
Подошли Андрей и Василий — оба они тяжело дышали, Чепкан тоже…
— Вот уж никак не думал, что матку мы потревожим! — с огорчением сказал Андрей.
— Молодая, наверно, первородок, коль пестуна еще не завела, — определил Василий, умывая лицо снегом.
— На сегодня все, — решил Андрей, — пошли до хаты. Надо ей дать успокоиться… И нам тоже.
Вечер провели молчаливо, слушая музыку да известия из такого далекого от медвежьих берлог мира.
Дверь держали на запоре, не забывая, что где-то, и не далеко, бродит по снегу мать с детьми, бесстрашная в гневе.
Борис вздохнул, залезая в свою «берлогу» — спальный мешок.
Утром отправились по уже проторенной тропе. Постояли у одинокой сосны, осмотрелись и со всей осторожностью — ведь могла хозяйка вернуться — подобрались к берлоге.
Тихо и пусто. Только следы на потемневшем снегу.