По моим правилам
Шрифт:
Забрав у него сумку, я залезла в вагон. Мне следовало бы обернуться и смущенно посмотреть на них, но я побоялась, что они заметят искривившую мои губы насмешливую улыбку. Так-то, мальчики!
***
– Попалась, - довольно сказал Яр.
– Да, - кивнул его брат, - закончим игру?
– Нет, - ответил он, вспоминая прикосновение ее язычка к его щеке, - не то будет скучно.
– Поддразним нашу малышку.
Короли обменялись предвкушающими улыбками.
***
Я смотрела в окно на быстро менявшийся пейзаж и думала. Думала о своей жизни, точнее, о том, как
Он нарисовался на пороге нашей маленькой двухкомнатной квартирки, когда мне только-только исполнилось восемь лет. Добрый дядя Максим, он часто стал приходить к нам в гости, покупая мне сладости и небольшие подарки, беря меня вместе с мамой в кафе, разрешая сидеть с ним до поздней ночи, говорил, что я очень красивая и умная девочка. Что еще нужно наивному детскому сердечку, чтобы оно билось в ритме обожания? Вот и я боготворила этого человека.
Летом, по прошествии примерно полугода, я узнала, что он мой отец. В тот день мы с мамой загорали на крыше частного дома тети Кати, старой маминой подруги. То ли я перегрелась, то ли на меня так сильно подействовали сам факт ее слов, но после маминой фразы: "Помнишь дядю Максима? Он твой папа", - я упала в обморок. В тот день-то мне и стало понятно, почему "папа" у меня Никита, а мое отчество Максимовна (до этого, заполняя анкеты одноклассниц, я по привычке писала настоящее отчество, а потом зачеркивала его и писала другое). Когда отец пришел в следующий раз, уже после этой ошеломляющей новости, и сидел у нас в гостях, он постоянно поглядывал на меня, словно чего-то ожидая. Видимо, слова "папа". Но он его так и не дождался. Когда он спросил меня, не хочу ли я называть его папой, я ответила честное "нет", тогда он поднял руку в жесте, словно хотел меня ударить. Когда я в испуге отшатнулась от него, отец успокоил меня, сказав, что он обещает никогда не поднимать на меня руку. Только вот после этого он стал наказывать меня шлепком по попе или легким подзатыльником за то, что я делала не так, как он сказал, или спорила с ним. Мне это не нравилось, но я молчала и считала это наказанием за непослушание.
Спустя какое-то время он купил нам трехкомнатную квартиру в хорошем районе, сказав, что она принадлежит мне. Мама с Никитой на радостях продали свою квартирку и потратили все деньги на ремонт новой и покупку машины. Только вот квартиру он оформил на себя, аргументируя это тем, что так было быстрее, и позже он все документы исправит на маму.
А потом он познакомил меня с Дианой, и у меня появился второй кумир. Своя комната, старшая сестра, новый друг, новая школа - я была в раю. Меня даже не расстроил тот факт, что, когда отец привел меня знакомить со своей матерью, бабушка отказалась от меня, сказав, что никогда не примет бастарда. Мне было все равно, я была счастлива. Только вот в один "прекрасный" день я упала с небес на землю.
Девятнадцатого сентября (никогда не забуду этот день) я собиралась школу в утреннюю смену, после того, как всю ночь слушала пьяный бред отца. На мои слова, что я хочу спать, он просто не обращал внимания. Такое случалось и до этого, поэтому я молча терпела, уже зная, что никакие уговоры не помогут. Под утро у него очень сильно испортилось настроение, и я старалась убраться из дома поскорее. Меня не прельщало остаться сидеть с ним еще и днем (такое хоть редко, но случалось). Когда отец спросил, каким маршрутом я хожу в школу, я честно ответила: "где все". В ответ на это он подскочил ко мне и влепил сильную пощечину со словами: "Хочешь быть, как все?! Вот и получай, как все!" Ударившись всем телом об стену и держась за горевшую щеку, я могла только в ужасе смотреть на него и пытаться понять, за что он меня ударил. Справившись с собой за минуту, я, разревевшись от боли и обиды, убежала в школу. После уроков я побоялась идти домой, зная, что он скорее всего там, и пошла к Диане. Разрыдавшись
Теперь все было по-другому. Мне запрещалось ходить в гости, приводить в дом друзей, гулять до вечера. Жизнь превратилась в тюрьму, из которой я по мере возможности старалась выбраться. Он мог спокойно ударить меня, стоило только мне сказать или сделать не так, как он хотел. А это происходило часто. Вся моя любовь к нему исчезла, как ее и не было, а вместо нее расцвела ненависть. Я не прогибалась под него, не называла его "папой", говорила в лицо то, что думала, а не то, что он желал услышать. За что и стала ходить все время битой, но довольной тем, что выстояла перед ним. Мама с Никитой умоляли меня во всем слушаться его, но я не могла. Своим дурным характером я пошла в него. Я ненавидела себя за гордость, упрямство и вспыльчивость, но ничего не могла, да и не хотела, изменить.
Как-то раз, опять-таки ночью в подпитии, он признался мне, что уважает меня. Уважает за то, что не сломалась, что доказала, что я его дочь, и жалеет, что я не родилась мальчиком. После этого он стал меня "учить". Если я приходила из школы избитая, он бил меня и говорил, что я сильная и должна ответить своему обидчику еще сильнее. И я ходила и дралась. Дралась так, словно на кону стояла моя жизнь. Если при нем я что-то не хотела есть, меня силой заставляли съесть все до последней крошки (с тех пор я ненавижу царскую рыбу). Если я что-то не хотела делать... Все повторялось раз за разом. Я не позволяла себе реветь при нем. Слезы были, но позже. В пустой комнате уткнувшись в подушку, сильно вжимая в нее лицо, я каждый раз рыдала, выплескивая в немом крике свою ненависть к этому человеку. И рыдаю до сих пор.
Он мог ввалиться в нашу квартиру в два часа ночи и потребовать у мамы, чтобы она накрыла ему на стол и разбудила меня. Выполнив его приказы, мама уходила спать, оставляя маленькую меня с пьяным отцом на кухне. Ни разу! Ни разу она не попыталась защитить меня в такой момент! Она просто разворачивалась и молча уходила к себе в спальню. В эти моменты я ненавидела и ее: за постоянные поддакивания, за тоскливый взгляд, за полное послушание.
Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я попыталась написать на него заявление в милицию (мама с Никитой почему-то это не делали, терпя все его выходки). Забрал он меня прямо оттуда вместе с заявлением. Осыпая меня ударами, отец сказал, что в милиции у него много хороших друзей, один из них ему и позвонил.
– Тогда убирайся из нашей квартиры!
– закричала я изо всех сил, еле сдерживаясь от слез боли и горечи.
– Не угадала, дочка, - зло ухмыльнулся он.
– По всем документам квартира принадлежит мне, - мои глаза в ужасе распахнулись, - так что я могу спокойно выкинуть все ваше семейство на улицу.
– Но ты же говорил, что она моя!
– Мало ли что я говорил, - небрежно отмахнулся от меня он, - квартира будет моей, пока Света с Никитой не отдадут всю ее стоимость.
От полыхнувшей во мне ярости, я впервые набросилась на него с кулаками. Спустя полчаса я тихо поскуливала от боли во всем теле, и ненавидела его еще сильнее.
Уйти из квартиры оказалось невозможным: этого не позволял он, этого не хотели мама с Никитой. Моего мнения, к сожалению, никто спрашивать не стал. Никто из них не задумывался о том, во что превратилась моя жизнь. Так и вышло, что мама потихоньку выплачивает ему долг за квартиру, а я молча терплю его побои. Я даже не могу снять квартиру по той причине, что мне банально не хватает денег: стипендия не такая большая, чтобы снимать отдельное жилье и питаться весь месяц, у мамы с Никитой лишних денег просто нет, ведь они платят Максиму, а у него я ничего не собираюсь брать, а тем более просить. Глупая гордыня? Да, я и не отрицаю этого, но и послушной тряпкой я быть не хочу.