По нехоженной земле
Шрифт:
разведку, оказались роковыми. Едва мы прошли половину разведанного пути, мои
собаки и сани всплыли. Ветер свистел, вода прибывала с такой катастрофической
быстротой, что создавалось полное впечатление оседания льда на нашем пути. Подав
команду гнать упряжки против ветра на мелкое место, я начал поворачивать свою. Но
даже удержать ее было трудно. Плавающих собак и сани ветром и течением воды
тянуло в глубь озера. Несчастные животные подняли визг,
что это не помогает, они начали взбираться на плавающие сани. Когда, наконец, удалось
повернуть сани, вода доходила мне почти до плеч. Собрав все силы, мы вытянули
упряжки против течения на мелкое место.
Когда опасность миновала, мы осмотрелись вокруг. Вдоль всей гряды торосов
стояло огромное сплошное озеро, а позади [300] нас, к югу, и справа, к востоку — в
сторону берега, лежал сухой лед.
Отсюда ветер угнал всю воду. И возможно, что лед действительно осел, так как у
самой гряды торосов слой воды достигал двух метров.
Распутав собак, вышли на берег. Теперь по льду, обнаженному от воды, можно
итти свободно, но мы решили выждать. На собак жалко было смотреть. Накупавшись в
ледяной воде, они тряслись, точно в лихорадке. Да и сами мы выглядели вряд ли лучше.
Выпрягли и отпустили собак. Поставили палатку. Хотели переодеться и
убедились, что переодеваться не во что. Вода просочилась в мешки и вымочила
запасную одежду. Разделись, выжали одежду и снова надели ее на себя. Утешаем себя
шутками о полезности компрессов.
Ветер попрежнему гудит. В районе лагеря — сухой лед, но вдали волнуется
огромное озеро, прижатое к гряде торосов, точно к плотине.
1 июля 1931 г.
Вот и июль. Прошел месяц, как мы покинули нашу базу. Что-то там делается?
Во второй половине июля уже можно ожидать общего вскрытия льдов.
Следовательно, мы располагаем только двумя гарантированными неделями для
возвращения на базу. До нее остается километров 150. В зимнее время мы бы сказали:
«Какие пустяки! Три-четыре перехода, и мы дома». Теперь думаем: «Ох, как еще
далеко! Очень далеко!» Даже приблизительно мы не можем сказать, сколько времени
нам потребуется для достижения базы. Все зависит от погоды — от солнца, от дождя и
ветра. Чем интенсивнее будет проходить весна, тем скорее мы будем дома.
Собачьего корма у нас осталось на одну неделю. Сократив норму, мы можем
растянуть его на 10 дней. Хорошо было бы теперь добыть медведя. Но что-то их не
видно. От пролива Шокальского мы не встретили еще ни одного. Похоже, что их не
тянет сейчас прибрежная зона. Нередко видим нерп, однако подползти к ним по воде
невозможно. Часто, но без всяких результатов рассматриваем в бинокль льды в надежде
увидеть медведя. Пока не добудем зверя, порции собакам придется сократить, хотя по
теперешнему их состоянию надо было бы усилить кормежку.
Наши сегодняшние успехи не лучше вчерашних. С утра пошли вдоль берега,
выписывая все его изгибы и не отрываясь от приливо-отливной трещины. Воды вблизи
берега почти не было. Ветер, хотя и несколько ослабевший, продолжался. [301]
У гряды торосов попрежнему стояло озеро, растянувшееся на многие километры.
Съемку не прерывали. То и дело приходилось останавливаться, чтобы взять новый
азимут в том или ином изгибе берега. Худо ли, хорошо ли, мы все-таки проходили один
километр за другим, все больше и больше продвигаясь к северу. В душе мы уже были
благодарны ветру, принесшему нам вчера столько неприятностей. Похоже было на то,
что сейчас он работал на нас, сгоняя воду с прибрежного льда. Но наша благодарность
была преждевременной. На десятом километре мы достигли кута залива. Берег здесь
повернул на юго-запад, и на пятнадцатом километре небольшая излучина в глубину
берега стала перед нами непроходимой преградой. Ветер нагнал сюда массу воды; она
шумела и бурлила, а по ее поверхности ходили волны. И приливо-отливная трещина и
береговой забой были под водой. Оставался только берег, но с него в вершину излучины
с шумом несся такой поток, переход через который был немыслим. На сегодня нам путь
был отрезан.
Попробовали пробиться берегом, покрытым неглубоким снегом. Но чем дальше
мы углублялись, тем больше становилось преград. Поток разделился на два рукава. В
каждый из них впадали десятки ручьев. Все притоки, овражки и ручьи за зиму были
забиты глубокими снежными заносами. Сейчас снег превратился в жидкую кашицу.
Вода еще не везде пробила себе русла, но, как правило, пропитала снег до дна. Собаки
здесь не могли ни итти, ни плыть. Сани погружались в снежное месиво, и мы еле
вытаскивали их. Работая по пояс в ледяной жиже, мы настойчиво искали проходимого
пути. Но проклятым овражкам и ручьям не было конца. Местами мы не только не
решались загнать в них собак, но и сами опасались забрести туда, чтобы не погрузиться
с головой. Собаки выбивались из сил, мерзли и беспрерывно дрожали. Они не
отказывались работать, а просто не могли. Но и это еще не все. Тяжелые тучи заволокли