По нехоженной земле
Шрифт:
раны на их лапах и не зажили, они дружно взялись за работу. Мы быстро прошли 12
километров по льду вдоль низкого, как и всюду на западе, берега и приблизились
вплотную к крутому склону ледникового щита, спускающемуся прямо в море.
Ни одного клочка обнаженной земля здесь не было. Склон ледника при дружном
таянии снега, повидимому, дал сразу так много воды, что она несколько дней тому
назад заливала все видимое пространство льдов. Об этом говорила
совершенно обнаженная из-под снежного покрова. Потом вода нашла стоки и ушла под
льды. На поверхности их остались необычные следы. Они были очень своеобразны, но
для нас крайне нежелательны. Повидимому, вода нашла стоки в море в дни с заметно
пониженной температурой, когда поверхность воды была покрыта прозрачной ледяной
коркой толщиной до 8 миллиметров. Сейчас вода сохранилась только на дне
многочисленных углублений, а корка, покрывавшая почти все видимое пространство,
висела в воздухе, опираясь на мелкие бугорки и всякие неровности на поверхности
льдов. Она, конечно, не выдерживала упряжек. Как только мы вышли на этот участок,
так и услышали «музыку». Ледяная корка подломилась и зазвенела, как тонкое стекло.
Собаки шарахнулись в сторону. Но и там раздался тот же звук. Собаки остановились и
вопросительно [309] посмотрели на нас. Для них это было новостью, как и для нас. Мы
прошли вперед, осмотрели дорогу ближе к леднику, отошли в глубь морских льдов, но
всюду было одно и то же. «Музыкальная» корка местами висела на высоте лишь
нескольких сантиметров, местами же пространство, отделявшее ее от поверхности
льдов или неглубоких озерков воды, достигало 15—20, а иногда и 25—30 сантиметров.
Впереди был виден обнаженный из-под ледника мыс. Надо было пробиваться на него.
Другого выхода не представлялось. Никаких надежд на то, что корка исчезнет за
ближайшие день-два, не было. И мы погнали упряжки. Километр за километром, час за
часом шли мы под звон рассыпавшейся корки. При каждом шаге дорога звенела словно
ксилофон. Звук льдинок менялся в зависимости от высоты падения, от их толщины и
размеров и, наконец, от того, куда они падали — на лед или в воду. Корка была плотная,
а кромки обломков остры, точно бритва. Еще не зажившие лапы собак скоро начали
сильно кровоточить. Для нас это было тяжелее всего.
К концу перехода корка стала тоньше. Местами стояли открытые лужи и озерки
воды. Мы все чаще продвигались по перемычкам морского льда между озерками.
Собаки сами старались обойти воду по узким гребням обнаженного льда. Но воды
становилось все больше. Она была всюду одинакового мутножелтого цвета. Это ввело
нас в заблуждение, которое могло обойтись нам очень дорого. Мы еще ни разу не
попадали в такое трудное положение, как здесь. Оказывается, пресная вода настолько
разъела морской лед, что местами превратила его в тонкое кружево. Мы прошли
довольно далеко по этому кружеву. Только попав на узкий перешеек между двумя
широкими промоинами, я заметил опасность и криком остановил караван.
Осмотревшись, мы ужаснулись. Кругом сплошь зияли отдушины. Узкие перемычки
льда были настолько тонки, что вибрировали под ногами. Было совершенно непонятно,
как мы до сих пор не провалились. Развернуться было уже невозможно. Пятясь назад,
волоча сани и собак, мы с величайшими предосторожностями и напряжением
выбрались на безопасное место.
Выйти на мыс оказалось тоже сложным делом. Несколько больших речек,
собирающих воду с ледникового щита, успели образовать здесь широкую прибрежную
полынью. На границе ее мы с трудом нашли небольшую перемычку между двумя
промоинами, вылезли по ней на берег и облегченно вздохнули.
Трудный и необычный день остался позади. На 26 километров мы приблизились к
нашей базе.
Вокруг нашей палатки много цветущего мака. Видны незабудки [310] и
камнеломки. Много мхов. Среди них пробиваются метлики, и кое-где видны тонкие
нежные побеги полярной ивы. На илистых берегах двух лагун очень много старых
гусиных следов. Сейчас самих птиц здесь не видно. Очевидно, они собираются сюда на
линьку.
12 июля 1931 г.
Тронулись в дорогу около полудня. Там, где накануне по узкой перемычке
выбрались на берег, сегодня путь уже не существовал. Насилу перебрались на морской
лед. Через два часа, обогнув мыс, увидели знакомые места.
На севере синели возвышенности мыса Серпа и Молота, а к северо-западу
виднелась узкая-узкая полоска земли. Это был полуостров Парижской Коммуны,
замыкающий залив Сталина. К западу от него, почти неуловимой линией, намечались
острова Седова. В конце их находилась база экспедиции — там лежал конец нашего
трудного путешествия.
Повеяло чем-то родным, теплым и близким. Даль сулила нам покой и отдых.
Измучились мы сильно, обросли и оборвались, похожи на бездомных бродяг или каких-
то пещерных жителей. Еще больше измучены и требуют отдыха наши собаки.
Однако мы далеки от сознания победы и радости оконченного дела. Дорога