По нехоженной земле
Шрифт:
большие переходы. Самые продолжительные поездки на собаках не выходили за
пределы островов Седова и не превышали 60 километров. Для нас они были скорее
развлечением, чем работой. И теперь мы, стосковавшись по длительной дороге, рвались
вперед. Нас радовал и ледовый простор, и медно-зеленое небо, и застывший в
неподвижности воздух, и быстрый бег собак; а мороз казался такой же незначительной
помехой, как и окружающие нас холмы торосов.
С утра попрежнему
был совершенно чистый, и ничто не предвещало перемен. Потом мы любовались
разгорающейся зарей и наблюдали, как из-за горизонта выплывал четко очерченный,
полный диск солнца.
Но все хорошее скоро закончилось. После полудня с северо-востока налетела
метель, покрепче той, которую мы пережидали перед отправлением в поход. Буран
нагрянул, точно смерч, и через четверть часа ничего не осталось от спокойной
обстановки последних двух суток.
Теперь идут уже третьи сутки, как метель бушует со страшной силой, держит нас
на месте и заставляет гадать: где же мы находимся — все еще у берегов Северной
Земли или, как говорит Журавлев, уже приближаемся к Архангельску?
...Пока писал, руки у меня совсем закоченели, хотя я несколько раз и прерывал
записи. Но все же это занятие помогло мне скоротать часы.
Время уже заполночь. Попрежнему гудит метель, а за палаткой тот же бурлящий
черный ад. Лед под нами цел, толчков не чувствуется.
Пора заступать на дежурство Сергею. Он будет прислушиваться к бушеванию
метели, следить во тьме за льдами, а я заберусь в спальный мешок и засну с надеждой
на то, что утром положение улучшится.
* * *
Проснулся от боли в ноге. Низ моего спального мешка был завален свежим
снегом. Журавлев, весь белый, точно мельник, стоя на коленях, сбивал с себя снежную
пудру. Лицо его было мокро, а с бровей свисали длинные ледяные сосульки. [354]
Он только что делал вылазку: хотел «посмотреть», что делается «на улице».
Выход из палатки оказался занесенным сугробом, и Журавлев, чтобы выбраться наружу,
должен был отгрести снег внутрь палатки и почти по пояс завалить меня.
Сейчас он только что вполз обратно.
— Ад, настоящий ад! Еще хуже, чем вчера, — услышал я вместо утреннего
приветствия. — Палатку совсем сровняло. Боялся — не найду ее и ползал с веревкой.
Словно Иван-царевич с клубком ниток. Все собаки опять под сугробом. Ветер не дает
подняться, даже на коленях не устоишь...
— Потому ты и навалился на меня? — перебил я, выдергивая свою ногу из-под
его колена.
Сергей попытался отодвинуться в сторону и тут же уперся в противоположную
стенку палатки. Наше жилище, придавленное сверху сугробом, а внутри наполовину
загроможденное ворохом снега, стало очень тесным.
— Как трещина?
— Добрался до нее на четвереньках. Обратно еле дополз. Вся засыпана снегом, не
расходится. Что-то удерживает льды.
— Значит, доброе утро!
— Да, добрее не придумаешь!
Так наступило утро 7 марта. Часы показывали 8.
Мы очистили от снега одежду, сложили ее в еще свободный угол палатки и
приготовили завтрак. Потом кое-как выгребли из палатки снег и расчистили выход. Он
теперь уходил вертикально вверх и напоминал узкий колодец. С трудом мы выбрались
наружу.
Журавлев был прав. Метель свирепствовала еще сильнее, чем накануне. Ветер не
изменил направления. У палатки скорость ветра достигала 28 метров, а когда мы
выползли на гребень прикрывавшего лагерь тороса, анемометр показал 34 метра в
секунду. Это означало, что жестокий шторм перешел уже в ураган. По шкале Бофорта,
принятой моряками для классификации движения воздуха, ураганом называется ветер
со средней скоростью более 29 метров в секунду, или более 105 километров в час; такой
ветер называется еще и 12-бальным. Выше этого балла показателей на шкале нет. А в
графе «влияние ветра на наземные предметы» о ветре со средней скоростью в 23 метра
в секунду (крепкий шторм) сказано: «вырывает с корнем деревья»; жестокий шторм со
средней скоростью в 27 метров в секунду «производит большие разрушения»; ураган
более 29 метров в секунду (какой бушевал у нас) «производит опустошения». К
счастью, ни разрушать, ни опустошать у нас было нечего. Наша палатка была защищена
от урагана наметенным над ней сугробом. Беспокоило лишь одно: удержались бы льды.
[355]
Я вспомнил ураган, пережитый нами в мае прошлого года севернее мыса
Ворошилова, когда Журавлев, болевший снежной слепотой, сидел с завязанными
глазами. Тогда ветер вблизи лагеря, расположенного под защитой айсберга, достигал
скорости 27 метров, а на открытом месте несся с быстротой 37 метров в секунду. Но
тогда не было снега, о чем мы сожалели: хотелось посмотреть картину метели при
таком ветре.
Сейчас эта «картина» была перед нами. Метель хлестала в лицо, жгла его, точно
раскаленным железом, захватывала дыхание, ревела и, казалось, хотела смести и
уничтожить все на своем пути.
Ураган захватывал своей мощью, заставлял даже любоваться собою и забывать о