По образу Его
Шрифт:
Библия ясно говорит: члены Тела ответственны и за страдающих нечленов церкви. В последнее время огромное количество гуманитарной помощи поступает в бедствующие страны именно через христианские организации. Это показатель здоровья Церкви, говорящий о том, что она прислушивается к крикам боли, доносящимся из мира. Христиане оперативно отзывались на нужды жителей Индокитая, живущих на утлых лодчонках, помогали африканским странам во время засухи, старались облегчить страдания беженцев во время кризиса в Сомали. Сотни миллионов долларов ушли на гуманитарную помощь. Сильные помогали слабым. Но, когда речь заходит о борьбе с застарелой хронической болью, церковь часто оказывается бессильной.
Глава одной из крупнейших христианских благотворительных организаций недавно признался: «У нас будто гонки машин
Сильное страдание пробуждает в людях желание помочь, но люди быстро устают от неприятной информации. Чувствительность не возрастает, как это происходит в человеческом теле, а наоборот — убывает. Вопрос: «Как мне устранить причину боли?» превращается в другой: «Как мне заглушить эту боль?» Пропадает стимул к действию. Боль становится глухой, пульсирующей. Она утомляет.
Здравоохранение всегда было на передовой линии благотворительной помощи. Люди с готовностью жертвуют на строительство больниц, лекарства, медицинское оборудование [76] . По данным ВОЗ 80 % заболеваний происходят от загрязнения воды. Парижская система водоснабжения оказывает большее влияние на здоровье горожан, чем все больницы города. Но развитие программ по санитарии и гигиене гораздо менее привлекательно, чем героические методы борьбы со смертью.
76
Приведу пример. После смерти Альберта Швейцера, знаменитого врача и философа, его друзья и поклонники начали сбор средств для строительства простой сельской больницы, какие очень нравились Швейцеру. Деньги не поступали, пока одно из профессиональных агентств не убедило строительный комитет собирать не на сельскую больницу, а на современный больничный комплекс с новейшим оборудованием. Только тогда жертвователи откликнулись, и потекли средства.
Естественно, примеры хронической боли мы можем гораздо чаще увидеть не в Сомали или засушливой Африке, а дома. Во время экономического кризиса в США и Европе тоже раздавались мольбы о помощи: люди не в состоянии были прокормиться. Но крик о помощи может превратиться в глухую боль, от которой захочется отгородиться. В начале 80–х годов в США были урезаны расходы на социальные программы, и это сильно сказалось на жителях больших городов. Церкви столкнулись с необходимостью помогать массам нуждающихся. За помощью бедные пошли не в правительственные органы, а в церкви.
В 1982 году мэр Нью–Йорка вышел с радикальным предложением к руководителям церквей — помочь толпам бездомных, бродящих по улицам города. Он просил каждую из 3500 церквей и синагог города взять к себе десять человек — и проблема была бы решена (на улицах Нью–Йорка насчитывалось 36 тысяч бродяг). Мэр обратил внимание церкви на хроническую болезнь, которую нужно было лечить.
Церкви проявили недовольство. Один протестантский священнослужитель был, казалось, оскорблен тем, что об этом плане узнал из газет. «Это очень сложная ситуация, и простого выхода из нее найти не удастся», — сказал другой. «Осуществить это будет очень сложно», — отметил третий. Большинство представителей церкви попросили время на обдумывание вопроса. Они утверждали, что их церкви не приспособлены к тому, чтобы принять бездомных. Только семь конгрегации ответили положительно.
Конечно, предложение мэра было непростым, но сам по себе призыв к благотворительности ничем не противоречил призывам ветхозаветных пророков, Иисуса и апостолов. «Делитесь хлебом с голодными и бездомных приводите в дом свой», — говорил Исайя. Иисус увещевал учеников «давать всякому, кто просит» у них. В раннехристианской церкви члены ее всегда приносили овощи, фрукты, молоко и мед, чтобы раздавать
Я не хочу сказать, что хроническая боль уйдет сама собой. Ни одному человеку, работавшему в Индии, такая мысль не придет в голову. Я думаю о женщине, покинутой мужем, которая осталась одна с детьми и без денег. Я думаю о гонимых христианах, об огромных нуждах стран третьего мира. Ни правительства, ни церкви не смогут решить все их проблемы. Но очень важно и то, с каким отношением мы беремся помогать. Неужели мы очень скоро охладеем и перестанем реагировать на чужую боль? Неужели мы рванемся вперед в приливе энтузиазма, а потом позволим этому энтузиазму сойти на нет, если очевидные улучшения не наступят?
С детства я хорошо запомнил ежемесячные благотворительные походы моей тетушки Янисы. У нее был список от Общества друзей престарелых. И каждый месяц она посещала старушек по этому списку. Я часто сопровождал ее. Она относила им деньги, еду, одежду, рождественские подарки. Очень тихо и незаметно она делала свое дело и учила меня превращать чужую хроническую боль в свою, облегчать ее. Она обязательно лично навещала старушек — никогда не посылала им посылки по почте. Это скромное служение она верно несла долгие годы.
Люди с хронической болью — квадрифлегики и родители умственно отсталых детей рассказывают о распространенной схеме: друзья и члены церкви вначале проявляют участие и сострадание к ним, но со временем теряют интерес. Большинство чувствует себя очень неуютно перед лицом нескончаемых страданий. Порой от страдальцев даже отворачиваются. Подобное онемение чувств может произойти и в отношении какой–то общенациональной или мировой проблемы.
О здоровье тела можно во многом судить по его реакции на непроходящую, хроническую боль. Чтобы справиться с болью, нужны два качества: достаточная чувствительность, позволяющая найти причину боли и отреагировать на нее, и достаточная внутренняя сила, которая не позволила бы боли взять над вами верх. Для Тела Христова эти два качества столь же обязательны и непреложны.
23.
Божья боль
«Я вижу все, — кричал он, — все, что есть на свете. Почему всякая вещь на свете восстает против другой? Почему каждая малость на свете должна одна бороться против целого мира? Почему мухе приходится противостоять вселенной? По той же самой причине, по которой я один должен был присутствовать на совещаниях страшного Совета Дней. Чтобы всякая вещь, которая следует закону, могла жить во славе, не боясь анархистов… Чтобы ложь сатаны рикошетом отлетела в лицо хулителя, чтобы муками и слезами мы заработали право сказать этому человеку: «Ты лжешь!» Нет страданий, которые не стоило бы вынести, лишь бы сказать обвинителю: «Мы тоже страдали».
Он повернул голову и тут же увидел огромное лицо Воскресенья, на котором играла странная улыбка.
«А ты, — закричал он страшным голосом, — страдало когда–нибудь?» На его глазах лицо разрослось до огромных размеров, стало больше, чем гигантская маска Мемнона, которой он до крика боялся в детстве. Оно становилось все больше и больше, заполняя собой небо. Все померкло. И уже во тьме, перед тем как погиб его разум, далекий голос произнес простые слова, которые он раньше уже где–то слышал: «Можешь ли пить из чаши, из которой Я пью ?»
15–летнему еврейскому мальчику по имени Эли Визель пришлось пройти через все ужасы концлагерей Буны и Освенцима. На всю жизнь ему запомнился один случай. Это было не массовое убийство и не пытки, а наказание одного ребенка. Жертва, мальчик лет двенадцати, помогал голландцу пронести оружие в лагерь. Его приговорили к смерти.
У мальчика было тонкое красивое лицо, резко отличающееся от изможденных, обезображенных лиц остальных заключенных. Визель говорил, что это было лицо печального ангела. Казнить такого ребенка перед тысячами пленных было нелегко даже эсэсовцам. Лагерные «добровольцы» отказались на этот раз помогать, и эсэсовцам пришлось приводить приговор в исполнение самим. Они соорудили три виселицы: одну для ребенка и две для двух других осужденных.