По образу и подобию
Шрифт:
— Тебе чего? — насторожённо спросила девушка.
— Да так… — Халька покосилась в окно, на подплывающие дубы, торчавшие по краям платформы, и вдруг неожиданно протянула оттопыренный мизинец:- Мир? Прости дуру…
— Земля налетела на собственную ось, — хмыкнула Алёна, не торопясь возвращать дружбу. — А с чего бы вдруг?
— Была неправа, — видно было, что Халька вытягивает из себя слова клещами, извиняться она не любила до жути. — Ну, как хочешь… Ты в своём праве.
И она потянулась к своей сумке, брошенной на пол.
— Погоди, — сказала
Мальсагова широко улыбнулась. Девчонки сцепились мизинцами и хором повторили детскую приговорку — «мирись-мирись-мирись и больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться, а кусаться ни при чём, буду драться кирпичом, вот кирпич ломается — дружба начинается…». И расхохотались обе.
Камень с души свалился. Всё-таки, дружить чуть ли не с ясельного возраста, и поссориться…
— Надо как-то отпраздновать, — сказала Алёна.
— А то. Пошли на подлеталку? Давно там не была. Без тебя… — Халька махнула рукой, не договорив
— А пошли! — с энтузиазмом согласилась Алёна.
Ей бы подумать головой, что физические нагрузки и, в случае чего, ледяная вода, — совсем не то, что прописывают на следующий день после операции по удалению эмбриона, пусть даже операция проводилась паранормальной коррекцией. Но куда там! Классика жанра:
— Для чего тебе голова, девочка?
— А я в неё ем!
…Озеро не стало теплее за прошедшие дни, несмотря на начало лета. Всё так же лежал снег на берегу, клонили к земле седые ветви старые ели. Разве что опавших шишек на земле прибавилось, и сквозь слежавшуюся хвою пробились первоцветы, синие пролески. Халька присвистнула, опускаясь перед стайкой таких на одно колено:
— Гляди! Цветочки-то — «горячие»!
Вокруг пролесков не было снега, а рука ощутила исходящий от хрупкого растения ток тепла, весьма существенный.
— Здорово, — сказала Алёна. — Может быть, наша планета до конца не замёрзнет.
— Может быть, — Халька нахмурилась, но тут же мотнула головой, сбрасывая невесёлое настроение. — Шайда на качели! Кто последний, тот дурак!
Последней снова оказалась Алёна. Но зато вынесло её дальше и выше, подбросив почти что в самое небо. Тут бы извернуться и сесть в кувырке верхом на резиновую палку, особым шиком считалось отпустить руки в начале движения. Но подлеталку дёрнуло обратно чуть быстрее и раньше, чем Алёна рассчитывала. И полетела девочка в озеро впереди собственного визга. Брызнул во все стороны тонкий ледок, вспыхивая на солнце радужными искрами.
Вода обожгла холодом, как кипятком. Алёна привычно рванулась наверх, но в ушах внезапно зазвенело, и вовсе не так, когда бывает, когда ныряешь с большой высоты. Тело налилось страшной тяжестью, замедляясь с каждым мгновением. «Да я же сейчас хлопнусь в обморок!»- в панике осознала Алёна, яростно продираясь сквозь толщу воды к поверхности. Размытый пятак солнца равнодушно глядел сверху…
Очнулась она на берегу, в крепких руках Хальки. Их учили оказывать первую помощь в экстремальных условиях, утонувшим — в том числе. Алёна перегнулась пополам и вытошнила изрядное количество воды. Наглоталась, ну, надо же.
— Сумасшедшая, — тряским голосом выговорила Халька, утирая пот со лба. — Ты с чего утопиться-то решила?!
— Ни сссс че-че-го-о, — простонала Алёна, скрючиваясь в очередном рвотном спазме. — Оно сам-мо-о…
— Ладно, лежи, сейчас костёр сооружу.
Мальсагова живо натаскала сухих еловых веток, эффектно кинула в сложенный шалашик огонь. Держала поток, пока пламя не разгорелось как следует. Поплыл по ветру едкий запах дыма…
— Садись, грейся. Тебя б погонять, да на ногах не удержишься. Ну, мать, ты даёшь…
Алёна перебралась поближе к костру. Её всё ещё трясло, но рвота прекратилась. Слава богам, хватило ума верхнюю одежду и обувь снять перед прыжком. И теперь можно было ободрать с себя мокрое и с наслаждением влезть в брюки и куртку. Но всё равно трясло здорово. Пережитый слепой ужас не отпускал, так и держал в памяти далёкое, размытое в воде над головой солнце. Утонула бы ни за грош, если 6 не подруга!
— С-спасибо, Халя, — простучала зубами Алёна.
— Фигня, — отозвалась та. — Ты сделала бы для меня то же самое…
Да. Сделала. Вот уж в этом не сомневайтесь!
Но Алёна почему-то не смогла рассказать подруге про Тима. Про Тима и про ребёнка. О чём угодно могла — об Отрадном, о встрече с Геленой Смеховой, о «горячих» ёлках, которые планомерное высаживали вокруг посёлка, о медведе…
От рассказа о медведе у Хальки загорелись глаза!
— Хочу тоже встретить такого! — она вскочила и воинственно выставила кулаки, на которых тут же с грозным гулом вспыхнуло багровое пламя. — Хочу умножить его на ноль, а шкуру забрать себе!
— Да на что тебе в городе шкура? — удивилась Алёна.
— А это неважно, была бы шкура!
— Да ну тебя, он реально жуткий! Если бы не Тим с «точкой»… Видела бы ты меня сейчас!
— Малыш, — снисходительно бросила Мальсагова, — а у кого индекс Гаманина выше семи?
— У меня теперь пять и два, — похвасталась Алёна.
— Да ну? Врёшь!
Алёна рассказала о полигоне «Найди кота» и, поколебавшись, об Алексее Белоглазове. Халька слушала с живым интересом. Но если бы у Алёны был телепатический ранг или она хотя бы отличалась умом и наблюдательностью, она бы заметила некое напряжение во взгляде подруги, прорывавшееся периодически и менявшее её лицо в недобрую сторону…
Мама с Огневым не пришли к вечеру. Судя по состоянию записки на экране — и не появлялись даже. Тут Алена догадалась вывести свой терминал в общий доступ, и сразу же пришло короткое сообщение: мы на службе, вернёмся не скоро. Больше никаких сообщений не приходило. Никаких требований разблокировать терминал. Никаких угроз запереть под замком, если подобное опять повторится. Значит, действительно на службе. И заняты так, что ни единой свободной минуточки нет.
Алёна поела наскоро, пошла в душ. И там поняла, наконец, причину тупой ноющей боли, поселившейся в животе после полёта в озеро.