По осколкам нашей любви

Янг Саманта

— Ну да.

Взбесившись, что у меня фигово получалось никак эмоционально не реагировать на его присутствие, я выскочила из комнаты на кухню, где схватилась за край столешницы, делая глубокий вдох.

У тебя получится. Он всего лишь парень. Он всего лишь парень. Я повторяла это у себя в голове снова и снова, пока не схватила тарелки с пастой и салатом.

— Выглядит отлично, — сказал Марко, когда я вошла в гостиную с едой.

Я фыркнула, а затем спросила брюзгливо:

— Пиво?

Его губы изогнулись в уголках, и смех отразился в его потрясающих глазах.

— Было бы

здорово.

Я вернулась с пивом, с грохотом ставя на стол перед ним, и затем неуклюже уселась на место напротив Марко, указывая на тарелки.

— Ешь.

Больше не скрывая своего веселья, Марко заулыбался, когда потянулся за салатом.

— Ты кажешься возбужденной.

Разве? И лишь отвлекающе пожала плечами.

— Все в порядке.

Его выражение на секунду дало понять, что он не поверил мне. Я забрала у него салат и вывалила овощи себе на тарелку, пока он взял себе пасту в томатном соусе. Мы сидели в тишине, пока не закончили накладывать и не начали есть.

Я почувствовала, что в любую секунду могла бы вылезти из своей кожи и выпрыгнуть со своей костлявой задницей в окно. Я ждала, когда он начнет говорить, оправдываться — ведь это и была основная цель пребывания его в моей гостиной, при этом поедая еду и влияя на мое женское начало. Наконец, терпение лопнуло от, по-видимому, удобной для него тишины.

— Четыре года? — рявкнула я, глядя на него.

Марко рассматривал меня, пытаясь вспомнить каждый сантиметр моего лица, да так, что я почувствовала жар и покалывания на коже. Он положил вилку и откинулся на спинку стула, откручивая пробку от пива без особых усилий. Потом сделал глоток, при этом ни разу не отводя от меня глаза.

— Наверное, нам стоит начать с ночи на Индия Плейс.

Неожиданная боль прошла сквозь грудь от воспоминаний в этом месте. От этой же самой боли перехватило дыхание. С тех пор, как я отдала девственность Марко, меня преследовали лишь горе и унижение, потому что мы даже не встретились после, и об этом также никто не знал.

От обсуждения с ним этого в первый раз возникало ощущение, что мы только вот все пережили.

Должно быть, выражение лица передало всю ту боль, потому что Марко напрягся, и что-то наподобие сожаления проскользнуло в его глазах.

Он поставил пиво, полностью сфокусировавшись на мне.

— Я хочу, чтобы ты знала, что та наша ночь была самой лучшей в моей жизни.

Я застыла от шокирующего признания, и только злость быстро оживила меня.

— Даже не смей пытаться заговаривать мне зубы милыми разговорчиками и красивыми словами. Мне просто нужна правда, Марко.

Черты лица ожесточились.

— Это правда. Ты можешь злиться на меня, сколько влезет, но не надо ставить под сомнение то, что я скажу тебе сегодня, потому что я никогда тебе не лгал.

— Насколько мне известно.

— Нет, ты прекрасно знаешь, что я не врал тебе, Ханна. Ни разу.

— Что ж, если эта ночь была такой потрясной, почему так вышло, что после всего ты вылетел оттуда так быстро? Как так вышло, что ты оставил меня лежать в этой грязной квартире, чувствуя себя использованной и полностью ничтожной?

Ощущая боль от заданного вопроса, Марко резко провел рукой по лицу.

Я ждала.

— Я

ненавидел себя за то, что поступил так с тобой, — прошептал он. — Извини.

Сердце так колотилось о грудь, что даже было больно.

— Почему же?

Поняв вопрос, он вновь откинулся, сжимая челюсть.

— Ты была Ханной. Была этой замечательной девочкой, которая заставляла меня смеяться и смотрела на меня, будто я чего-то стою, да и с каждым годом ты становилась все красивее.

От таких слов сердце перевернулось в груди.

— Ты была слишком хороша для меня. Я понял это с первого раза, как проводил тебя. Безупречная от головы до кончиков пальцев. Не для меня.

— Я не понимаю.

Марко тяжело вздохнул.

— Я говорил тебе, что не ладил с дедом и дядей. И я это имел в виду в буквальном смысле. С того момента, как я начал ходить, Нонно убеждал меня, что я — бесполезный шлак. Он говорил мне, что я — ничто и никогда не буду чего-то стоить. То, что я был, как мать и отец, и, прикасаясь к чей-то жизни, я разрушал ее. Эти убеждения проникли в глубь меня.

Я ничего не могла с собой поделать. Даже после всего пройденного, я чувствовала боль и была зла на его деда, когда Марко произнес такие вещи.

— Он ведет себя, как злобный старый ублюдок.

Из уст Марко вырвался смешок.

— Ты бы была права. Но он — единственный пример отца, который я знал. Поэтому, несмотря на попытки Нонны смягчить темперамент деда, я верил ему. Это так засело внутри, что я почти пытался ему это доказать. Я вырос с одним ребенком по соседству. Отчим тоже считал его уродом. Мы были друзьями по большей части из-за ненависти к своим родственникам. Как только мы стали старше, Джамал стал вытворять всякие дурацкие вещи, типа вламываться к людям в дом, воровать вещи, заниматься вандализмом и все такое дерьмо, и я ходил за компанию. Когда нам исполнилось почти шестнадцать, его завербовали в банду.

Я раскрыла глаза от удивления.

— В банду?

— В банду. — Глаза Марко потемнели от воспоминаний. — Он рассказал мне кое-что из того, что его заставили сделать, и это разозлило меня, но в то же время я подумал, как это реально выбесит Нонно, если я впутаюсь в эту хрень. Думаю, единственное, что остановило меня присоединиться, это Нонна и остальная семья. Так я думал. Но однажды вечером мы зависали с Джамалом и еще парочкой парней из группы, что пытались убедить меня присоединиться. Они подкараулили соседскую девчонку, которая нравилась Джамалу. — Его взгляд скользнул от меня к левому плечу, отчего я поняла, что он воссоздал в голове тот случай. — Я не хотел верить… что они собирались изнасиловать ее, но он стал трогать ее; она плакала, а он не… — Глаза снова вернулись ко мне, уже озлобленные. — Я накинулся на него, а она убежала. Но его друзья взялись за меня… трое против одного. Думаю, если бы Джамал не уговорил их остановиться, то они бы убили меня. Потом я очутился в больнице и рассказал бабушке с дедушкой, что произошло. Тогда они и позвонили дяде Джио и как-то убедили его и тетю Гэбби забрать меня к себе в Великобританию. Они нашли маму и заставили ее подписать бумаги, и к тому времени, как мне стукнуло шестнадцать, все было готово, и я очутился в Шотландии.