По осколкам разбитого мира
Шрифт:
— Как вчерашний день? — осторожно спросил Кристофер. Он не любил упоминать о Бездне, как и многие в Альграссе, предпочитая делать вид, что этой стороны их жизни и не существовало вовсе. И только ради невесты он делал исключений из правил.
— На Абигайл напал какой-то мутировавший скорпион, — со вздохом сказала Алексия.
— Безымянные Боги! С ней все в порядке? — воскликнул Кристофер.
В голосе жениха она отчетливо слышала искреннее волнение, и от этого на душе стало чуточку теплее. Просто иногда Алексии казалось, что они с Эбби остались одни против Бездны, вдвоем против целого мира, жаждущего кровавых жертв. После того, как исчез отец, она остро почувствовала свое одиночество — и ответственность за жизнь Абигайл,
— Да, все закончилось хорошо. Я… прогнала тварь. — Собственное вранье ее смутило. Прежде Алексия никогда не врала Кристоферу — да и как иначе, если совсем скоро они должны были стать мужем и женой.
Она и сама не знала, почему не рассказала Кристоферу о таинственном спасителе сестры. Боялась его ревности? Глупо. Ведь по законам Метаморфоз они вряд ли когда-нибудь увидятся снова. Но что-то мешало Алексии рассказать Кристоферу об этой случайной встрече, за которую она благодарила богов — если бы не незнакомец… даже думать страшно, что стало бы с Абигайл.
— Все хорошо? — с тревогой спросил Кристофер. — Ты выглядишь бледной. — Да, просто… вчера немного переволновалась.
Жених наклонился к ней, легонько поцеловал. Алексия потянулась к любимому, как к цветок — к солнцу. Утолив свою жажду поцелуем, положила голову на широкую грудь. Так хорошо было в его объятиях… хорошо и спокойно.
Они знали друг друга с самого детства — их семьи были очень близки. Алексия хорошо помнила дни, когда Амалия Лайгресс — мама Кристофера — с ее мамой восседали в гостиной их огромного поместья, чинно попивая чай, в то время как мужчины обсуждали предстоящую охоту. Алексия же с Кристофером убегали в сад от скучных разговоров взрослых, где резвились, как молодые щенки. Домоправительница Лайгрессов, миссис Тинто — сухопарая и улыбчивая дама, только посмеивалась, глядя на них. Но стоило только Даниэлле Атрейс увидеть их игры, как ее дочери доставалось неизменное: «Юной леди не пристало так себя вести». Алексия тут же напускала на себя чопорный вид, копируя леди Лайгресс, чем забавляла Кристофера.
Когда, чуть повзрослев, Алексия узнала о том, что их семьи решили объединиться, что в женихи ей прочат Кристофера — ее Кристофера! — она была на седьмом небе от счастья. Лучшего брачного союза она и желать не смела. Именно о таком муже Алексия всегда мечтала — сильном, способном защитить от любых бед и напастей, родном и по-настоящему близком.
Она мечтала, что мама увидит ее в подвенечном платье, но… этому сбыться было не суждено. С появлением Бездны ее мир начал медленно падать в пропасть. Сначала — страшная болезнь мамы, унесшая ее жизнь. Потом, года спустя — исчезновение отца. Семья… от нее осталась только Абигайл. Может быть, именно поэтому Алексия так хотела, чтобы и они с Кристофером как можно скорее стали одной семьей?
— Я так люблю тебя, — выдохнула она.
Кристофер чуть отстранился, удивленный. Алексия редко говорила ему подобное.
— Нежность тебе к лицу, — шутливо ответил он, наматывая на палец прядь ее темно-русых волос. Поцеловал в лоб и прошептал: — Я тоже тебя люблю.
Теплые объятия Кристофера, треск поленьев в камине убаюкивали Алексию. Но она словно бы воочию видела огромную тень, застывшую за их спинами. Многоликая Бездна. Их с Кристофером любовь никогда не казалась ей настолько хрупкой, подобной хрустальной фигурке. Что, если Бездна однажды растопчет ее, сожмет в своих смертельных тисках и разлучит их друг с другом? Она не переживет, если Бездна отнимет у нее Кристофера.
Алексия устала терять любимых.
Глава девятая
Солнце поднялось высоко над горизонтом, и Джувенеп поспешил скрыться в лесу. Углубляясь все дальше, он держал кинжал наготове, прислушиваясь к каждому шороху, будь то резкий порыв ветра, беспокоивший листву, шаги быстроногой лани или прыжки с ветки на ветку юркой кели. Венетри наверняка шли по его пятам. Обид они не забывали, а его дар был невероятно ценен для них.
Он был слишком слаб, чтобы путешествовать по межпространству — да и там ассасины Венетри легко могли его отыскать. А с зараженной правой рукой Джувенел перед лицом любой опасности был беспомощен, как дитя. Он даже не успеет пустить в ход свое единственное оружие — кинжал Таррела, — как чужие чары его настигнут. Спасение той милой девчушки, Абигайл, и битва с гигантским скорпионом выпила из него остатки сил.
Уставший, Джувенел добрался до небольшой речки, весело несущей свои воды через гладкие камни, и решил устроить привал неподалеку, у подножья раскидистого дерева. Подошел к реке, чтобы набрать в ладони воды и утолить давно мучавшую его жажду.
Свобода, которую Джувенел ждал несколько долгих недель, оказалась не такой сладкой, как в его грезах — единственном развлечении, которое он мог себе позволить в плену. Рука, коснувшаяся зараженного туманом тела Таррела, немилосердно болела. Вены на пальцах вспухли, из голубых став почти черными.
Покидая тюрьму, скрываясь от разгневанных Венетри, он надеялся — даже верил, — что первое же Слияние принесет ему освобождение от мук. Вот только таинственный пленник, наславший на лабораторию Венетри зеленый туман, очевидно, не зря утверждал, что заражен самой Бездной. Ночь, проведенная в Альграссе, не излечила руку Джувенела, лишь усугубила его болезнь. Что делать с этим, он не знал.
В руке беспрестанно пульсировала боль. Заражение — чем бы оно ни было вызвано, магией или ядом — стремительно распространялось и уже полностью захватило пальцы. Джувенел сел, скрестив ноги, положил пораженную руку на колено. На ладони здоровой нарисовал руну-метку, тут же вспыхнувшую серебром. Руны-татуировки на теле активировались, сверкая серебристым огнем и высасывая магию из окружающего пространства. Джувенел занес здоровую руку над зараженной, попытался направить в нее целебное тепло. Представил, как почерневшая кожа сменяется новой, как в крови рассасывается туманный яд. Несколько минут просидел почти неподвижно, накрыв одной рукой другую, и в конце концов сумел добиться небольшого, но важного результата — в больной руке появилось легкое, едва ощутимое покалывание.
Резко распахнул глаза, готовый увидеть исцеленную и обновленную плоть, но увидел лишь полностью почерневшую кисть. Это разозлило его, просто выбило из равновесия. Один и тот же, уже набивший оскомину ритуал, каждый раз не приносящий ничего, кроме разочарования.
Сначала Джувенел попытался излечиться с помощью ведарки — одно из немногих растений в Бездне, обладающих целебными свойствами. Морщась от боли, обернул каждый пораженный палец продолговатыми темнозелеными листьями. Вскоре стало ясно: ведарка была бессильна против неведомого яда. Чернота, захватив пол-ладони, понемногу добиралась до запястья. Джувенеп понимал, что с этим нужно что-то делать, и как можно скорее: если заражение дойдет до сердца, он умрет.
Стало ясно — ни магия, ни травы не способна была вылечить его руку, которой коснулась своим ядовитым дыханием сама Бездна.
А раз магия не помогала, то ему придется обойтись без нее.
В груди похолодело от осознания неизбежного. Джувенел страшился того, что должно было произойти, но он хотел выжить. Любой ценой.
Снял рубашку, проткнул ткань кинжалом и, прижимая рубашку к телу локтем больной руки, разорвал на полосы. Пристально взглянул на клинок, блеснувший в свете солнца. Джувенел не знал, могла ли частица тумана на лезвии заразить его так же, как Тревора Таррела или действие яда исчезло после того, как он нанес на кинжал особую руну, снимающую «эффект проклятия». Руке это, конечно, не помогло, но вот сделало ли лезвие безопасным для прикосновения? От этого зависело многое.