По осколкам твоего сердца
Шрифт:
– Никуда ты не поедешь! – выкрикнула мама. – Я тебе не позволю!
– Тогда я сбегу. Жить с вами больше не буду.
– Как ты себя ведешь?! Как? За что? Неужели… Неужели из-за нашего ребенка? – Ее губы задрожали, а рука снова дотронулась до живота. А я вдруг подумала – это точно моя мама?
– Причем тут ребенок?! – воскликнула я, прожигая Андрея взглядом. – Я же вижу, что лишняя! Так дайте мне уехать! И сами живите счастливо! Без меня! Хватит! Не могу так больше!
Мене будто прорвало – я кричала, что больше не собираюсь так жить, что устала, что не могу. Что хочу вернуться. А мама слушала, плакала, потом долго разговаривала с Андреем на кухне, пока я сидела в своей спальне и смотрела в пол.
Потом отчим появился на пороге комнаты и сообщил:
– Собирай вещи. – И тихо добавил: - Можешь поблагодарить меня.
– Спасибо, - усмехнулась я. – А разве тебе самому легче не будет?
– Как знать, - оскалился Андрей, зная, что мама не увидит и не услышит. – Видеть перед собой копию этого ублюдка не самое приятное занятие.
Под «этим ублюдком» он имел в виду моего папу.
– Он был лучше тебя, - прошипела я.
– Не сомневаюсь. Но советую заткнуться. Не то вместо родного города отправишься в закрытую школу для трудных подростков, - усмехнулся Андрей и закрыл дверь.
Отчим так и не признался, что выбросил Обеда, и уже потом я узнала, что это сделала его мать, когда забегала утром. Увидела Обеда и вышвырнула на лестничную площадку. А оттуда он попал на улицу.
Глава 17. Конец старой жизни
Я думала, что буду уезжать из этого города с легким сердцем, но нет. В действительности на сердце было так тяжело, что я хотела выть. Но держалась. Держалась так уверенно, будто ничего и не произошло. Даже улыбалась, когда стояла на вокзале с вещами и слушала, как неразборчивый женский голос объявляет поезда. На самолете было бы быстрее, но я не могла. Боялась до безумия. И папа, и Дима умерли в небе. Оно стало для меня проклятьем.
А вот мама плакала, обнимая меня и прощаясь, будто бы навсегда. Она гладила по волосам, заглядывала в глаза, прося звонить несколько раз в день, то и дело проверяла, все ли я взяла документы. Мама до последнего не хотела меня отпускать, но, наверное, и она понимала, что так будет лучше для нас всех.
– Пожалуйста, будь со мной на связи все время, - в который раз умоляющим тоном попросила мама.
– Конечно, - ответила я, крепче сжимая лямку рюкзака.
– Может быть, я все-таки поеду с тобой, дочка?
– Дана, как ты это себе представляешь? У тебя нет билета, - мягко заметил отчим, который сегодня был в маске тактичного и заботливого мужа и папочки, чем ужасно бесил меня с самого утра.
– Мы можем взять другие билеты! – воскликнула мама. – Для меня и для Полинки! И поехать вместе! Я первое время побуду с ней.
Андрей поморщился. Ее отпускать он не собирался.
– Дана, ты в положении. Какие поезда? – чуть более твердым голосом сказал Андрей. – Тебе нужно отдыхать, как сказал врач. Твоя дочь взрослая. Сама благополучно доберется. А там ее встретят.
– Мама, все будет хорошо, - сказала я, не понимая, почему мой голос звучит так холодно.
– Ты точно будешь мне звонить каждый день? Обещаешь?
– Обещаю.
Объявили мой поезд, и я первой направилась к выходу, который вел к нужной платформе. Свой чемодан я катила сама – не хотела, чтобы это делал Андрей. Мне хватило того, что он привез нас на вокзал. С собой я взяла самое необходимое – остальное мама должна была отправить транспортной службой.
Мы оказалась на шумной платформе. Я сама нашла нужный вагон и показала проводнице документы и билет. Пока мама просила ее присматривать за мной в пути, а отчим разговаривал по телефону, я смотрела на людской поток, и отстраненно думала, что исполнилась моя мечта. Уехать обратно.
Только почему так больно? И почему я чувствую себя такой взрослой?
Несмотря на эту боль я все так же не плакала. А вот у мамы слезы текли, не переставая, и, заглянув ей в лицо на прощание, я поняла – она чувствует вину.
– Мам, все будет хорошо, - тихо сказала я, обнимая ее. – Нам всем будет лучше. Я сосредоточусь на учебе в прежней школе, буду помогать бабушке, мы с тобой все время будем на связи. Я возвращаюсь в наш родной город, а не переезжаю в другую страну.
– Но это все равно неправильно – оставлять тебя, - всхлипнула она.
– Не ты уезжаешь, а я, - пришлось напомнить мне. Внутри стало больно, и, наверное, я бы тоже все-таки проронила слезу, если бы мама вдруг не выдала:
– Понимаю тебя, малышка… Ты хочешь сбежать отсюда – слишком больно думать о Диме. Я тоже хотела все бросить и уехать, когда твоего папы не стало.
И всю ту нежность, которая была во мне в этот миг, оборвало.
Я отпустила маму.
Серьезно? Она думает, что я уезжаю только из-за Димы?
«Ты что, не видишь, что происходит?! – хотелось выкрикнуть мне. – Неужели ты не видишь, как твой муж относится ко мне? Почему ты не веришь родной дочери?! Почему ты сделала вид, будто забыла, что он поднимал на меня руку?»
Этих «почему» внутри скопилось столько, что действительно хотелось кричать. Но я молчала.
В этом нет смысла. Мои слова ничего не изменят. Отчим заколдовал ее. Будто паук пробрался в нашу семью и опутал маму паутиной, чтобы высосать из нее душу.
– Пора занимать свое место, - появилась рядом с нами вежливая проводница, и я кивнула. Поскорее бы уже оказаться в вагоне.
– Обними напоследок Андрея, - добила меня мама и, увидев, как я закатила глаза, сделала умоляющее лицо.
Хорошо, обниму. Но не для того, чтобы поблагодарить. За другим.
– Обидишь ее – тебе будет плохо, - тихо сказала я отчиму, с отвращением дотрагиваясь до его плеча.
– Не появляйся в нашей жизни, не порти будущее матери, - ответил он тихо, но с угрозой. До меня даже не дотронулся – ему явно было противно.
Больше ничего не говоря, я поднялась в вагон. Нашла свое купе, села на нижнее место возле окна и даже устало помахала маме.
С протяжными гудками поезд тронулся. Я откинулась назад, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает меня. А вот боль – нет.