По приказу короля
Шрифт:
— Он никогда вам этого не скажет. — Син зажмурился и отвернулся.
— Думаю, он мог бы сказать. Вы должны понять его. После того как умер мой отец, Дермот в полной растерянности. Он и отец были очень близки, и он был там в день смерти отца. Внутри его тоже что-то умерло; он совсем не тот, что был прежде.
— Вы очень любите его.
— Ради брата я сделаю все, — кивнув, сказала Калли. Ей хотелось, чтобы Син знал, как много значит для нее Дермот.
Син промолчал.
Несколько минут Калли смотрела на мужа, стараясь разобраться в этой сложной проблеме. Она, как и Астер, понимала, что Рейдера нужно
— У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, кто может быть Рейдером? — спросила она Сина.
— Я почти уверен, что уже знаю. — Его бесстрастный тон удивил Калли.
— Тогда почему вы не принимаете меры?
— Хочу получить доказательства.
— Вы добрый человек. — Калли грустно улыбнулась. — Большинство ухватилось бы за свои выводы и действовало согласно им.
— Я не добрый человек, Калли. — Он пронзил ее горячим взглядом. — Никогда не стройте себе таких иллюзий. Просто вытерпев за свою жизнь много несправедливости, я не спешу быть несправедливым к другим. — Син сжал зубы. — Но когда я получу доказательства, что Рейдер именно тот человек, Калли, я непременно прослежу, чтобы он понес за это наказание.
— Я бы и не ожидала ничего другого.
— Вы не возмущены? — Он, казалось, был удивлен ее словами.
— У меня болит сердце при мысли, что один из людей моего клана будет наказан, но я не возмущена, — покачав головой, ответила Калли. — Мой отец воспитал меня с верой в то, что мы связаны честью со своим народом. Я верна своему клану, вы — Генриху, и мы не можем позволить своим эмоциям поколебать нас. Я понимаю, что долг всегда обязан стоять на первом месте. Этот Рейдер принял собственное решение, во что ему верить. Я бы хотела, чтобы повстанцы сложили оружие и присоединились к нам ради мира, но если они откажутся, то я не стану винить вас за то, что вы исполняете свою клятву.
Син угрюмо смотрел на Калли. Ее речь поразила и немного смутила его. Чувства не имели для Сина никакого значения, но все же они у него были.
— Как вам удается не питать ко мне ненависти?
— Господи, Син, — на этот раз ее глаза наполнились неподдельным ужасом, — неужели вы так привыкли к ненависти, что не в состоянии примириться с тем, что кто-то, не важно кто, может беспокоиться о вас?
— Вы видите эти руки? — Он протянул их Калли, подавив боль, вызванную ее словами.
— Да.
— Вы знаете, что они метали кинжалы в людей, вонзали мечи в их тела? Это руки убийцы.
— Они еще и решили нашу судьбу. — Калли взяла его правую руку в свои руки и смотрела на Сина с состраданием, от которого у него остановилось дыхание. — Они спасли меня и Джейми. Защитили Саймона и Дрейвена.
Что нужно было сделать, чтобы заставить Калли видеть его таким, каким он был на самом деле? Сйн не мог понять, почему она упорно отказывается видеть правду.
— Я чудовище.
— Вы человек, Син. Прямой и честный.
Сину очень хотелось ей поверить, но он чувствовал только вину и боль за свое прошлое. Он знал, что не заслуживает ее доброты.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Син.
— Я хочу, чтобы вы были моим мужем. Хочу, чтобы вы остались со мной и стали отцом моих детей.
— Почему? Из-за какой-то дурацкой клятвы, данной перед человеком, которого подкупил Генрих?
— Нет. Из-за того, что я чувствую, когда смотрю в ваши темные глаза. Из-за того, как стучит мое сердце, когда я думаю о вас.
Син покачал головой. Ему не нужен был дом, о котором она говорила, а мысль о детях…
— Я не буду снова чьей бы то ни было собственностью, миледи. Моя жизнь принадлежит только мне, и я ничем не обязан ни вам, ни Генриху, ни кому-либо другому.
Калли выпустила руку Сина, словно его слова нанесли ей удар, и в это мгновение поняла, почему он не носит герба ни на щите, ни на одежде: он не принадлежал никому, и ему ничто не принадлежит.
— Я не собираюсь владеть вами, Син. Я хочу делить с вами жизнь.
— Что делить? Мне нечего вам предложить.
О-о, упрямый осел! Калли начала терять терпение и внезапно почувствовала, что устала от попыток заставить его понять свой образ мыслей.
— Что вы знаете? Вы так давно привыкли к такой жизни. Вы идете вперед и надеетесь только на себя. Вы сидите здесь один, размышляя в темноте; как какой-то злобный зверь, бродите ночью по крепостным стенам, до смерти пугая людей; наслаждаетесь своим одиночеством и тем, что не знаете любви. Давайте, растопчите меня и мои чувства. Но знайте: настаивая на самоунижении, вы усугубляете терзающие вас сомнения. Никто никогда не сможет вас полюбить, если вы не откроетесь этому человеку.
Син смотрел вслед Калли, покидающей стену, и ее слова продолжали звенеть у него в ушах.
Любовь.
Само это слово вызывало у него насмешку. Любовь была бесполезным чувством и многих людей довела до смерти. Вспомнить хотя бы его брата Кирона.
Или Юана. Тело Юана еще оставалось на земле, но его сердце и душа умерли, разорванные на куски любовью.
Син был рыцарем, человеком действия, доверявшим только самому себе. Ему никто — и сейчас, и потом — не нужен.
Возвращаясь от Сина обратно в свою комнату, Калли боролась с безысходностью, грозившей волной захлестнуть ее. Ее брат собирался сам себя убить, а муж отвергал ее, как будто ока была ядом.
Почему? Что происходит с мужчинами? Почему они всегда ищут возможности погубить себя?
И ее отец был точно таким же. Он вел безнадежную войну с врагом, который в действительности никогда не причинял ему вреда. Он просто хотел, чтобы англичане ушли с шотландской земли, и за это отдал свою жизнь. Но ради чего? На самом деле не существовало способа выдворить их. Ее отец лишь передал по наследству сыновьям склонность к самоубийству.
— Каледония?
Калли замерла, услышав позади себе низкий голос, и, обернувшись, увидела приближающегося Лахлана.