По реке времен (сборник)
Шрифт:
Мой брат и его дядя бросили нас в «автономное плавание». Иногда удавалось по талонам пообедать в столовой училища, в котором они работали, но большей частью еду приходилось готовить самим. Денег для этого оставляли нам маловато. Володя был 1941 года рождения, то есть на год старше меня, вырос в городской атмосфере, кажется, Джезказгана, и парень он был боевой. Он организовал добычу продуктов. Картошку и капусту мы добывали на городских огородах. Володька хорошо готовил борщ, а я вырос в деревне, где люди не знали даже слова «борщ». Помню, на каком-то уроке истории речь шла о восстании на «Потемкине» и мы не понимали фразу: «Ребята, в борще черви!». Мы спрашивали учительницу, что такое «борщ», и она нам
Однажды мы ездили с ним на толкучку. Где-то в стороне от дороги и от самой толкучки стояла грузовая машина с открытой кабиной. Он заглянул туда и, увидев там костюм, быстро прибрал его к рукам. Я переживал это, будто сам украл. Потом, когда мы учились в строительном училище, он щеголял в этом костюме, а мы были всегда в форменной одежде.
Вспоминаю разные эпизоды из нашей с ним жизни. Однажды жарким летним днем лежали мы с ним на пляже в ЦПКиО. Потом соревновались в беге. Мужчина лет сорока или пятидесяти – тогда я не очень-то различал возраст – дает нам секундомер, редкий и красивый предмет. И эта его доброта показалась нам подозрительной. Может быть, шпион – такие были мысли. А иначе как мы могли объяснить его расположение к нам. «Мы ему зачем-то нужны?!» – думали мы, а потом потихоньку сбежали, вернув секундомер.
Неподалеку от ЦПКиО был склад немецких танков для переплавки, десятка два – конечно, мы их все облазили, изучили. Тут были наглядные уроки ближайшей истории, с окончания войны прошло двенадцать лет. Тогда мне это казалось много. На самом же деле – это как вчера.
Однажды мы с Володькой лежали в березовом лесочке, в районе ЧМЗ. У него на тыльной стороне ладони была наколка – полукруг с отходящими от него лучами, что означает восход солнца, а под солнцем надпись «Сибирь». Я тогда, с детства еще, мечтал уехать в Сибирь или на Дальний Восток, в тайгу, и стать охотником. И вот я гляжу на его руку и мечтательно говорю нараспев: «Сиби-и-рь!..». И вдруг получаю удар в лицо – это ему показалось, что я издеваюсь над ним. А была чистая лирика.
Некоторое время я жил в семье товарища моего брата и нашего дальнего родственника, земляка, Владимира Кречетова (подворная фамилия – Лётов). Володя работал начальником участка на каком-то заводе, был женат, жена у него была красавица – Ниной звали. Володя приходил домой поздно, разумеется, не с работы, а с какой-то гулянки. Квартира была однокомнатная. Я спал на полу, а Нина рядом на кровати. Я испытывал какое-то томительное чувство от этого соседства. Однажды мужа не было до глубокой ночи, можно сказать, до утра. Нина звала меня к себе погреться, но я отказался. Такой был робкий и стеснительный. А потом об этом жалел. Нина была родом из Кургана, к ней приезжала то ли сестра, то ли племянница моего возраста, то есть пятнадцати лет, и мы с ней спали на полу под одним одеялом. Так я боялся даже прикасаться к ней. Тристан клал между собой и Изольдой меч, а мне и меч не был нужен. И это при том, что мысленно я, конечно, хотел женской близости. Но подступиться к ней никак не решался.
Наверное, Нина дала повод мужу для каких-то его претензий. Они разошлись, но фамилия наша за ней осталась. Позже она заходила к нам на улицу Пржевальского (дом 30) в гости. Личная жизнь ее в дальнейшем не устроилась, и, что называется, она пошла по рукам. Кончилось все это тем, что однажды по пьянке очередной сожитель убил ее ударом бутылки по голове. Но это было много позднее, когда я уже жил в Ленинграде.
Иногда я думаю, что, если бы ее звали Светланой, ее жизнь могла бы сложиться иначе. Нина – имя какое-то печальное, я не знал ни одной Нины со счастливой судьбой. Жаль, что я так и не узнал, что она из себя представляла. Но красивая была, во всяком случае, так мне тогда казалось.
А потом была учеба в строительном училище.
Строительное училище № 42
Два года в строительном училище не много мне дали в интеллектуальном развитии, зато я получил некоторую физическую подготовку, участвовал в районных соревнованиях по стрельбе из малокалиберной винтовки – тогда это было модно.
Немного о жизни в училище. Учились и жили мы в одном здании, трехэтажном, с бомбоубежищем в подвале, где у нас были производственные мастерские.
Я мечтал стать хорошим плотником, обожал топор, в том числе и метать – это я делал лучше всех. Забегая вперед, скажу – после окончания училища я распределился на местный лесозавод и однажды на спор бросил топор в дощатую стену цеха, где работали люди, топор рассек доску, влетел внутрь, и слава Богу, что застряло топорище. Могла бы быть беда.
Помню, на выставке лучших изделий учащихся было выставлено изготовленное мною топорище. Я смотрел на витрину и любовался не только своим изделием, но и фамилией, и тихо гордился.
Контингент учащихся был пестрым: большинство ребят были жители Челябинской области и небольших городов – Златоуста, Миасса, Копейска и других. Трое были, как и я, тамбовские, причем двое из соседнего села – Александровки. Познакомившись, мы сразу стали друзьями. Тогда я впервые почувствовал силу землячества. Ни при каких других обстоятельствах мы бы не стали друзьями, а здесь мы сразу как бы объединились. Один из них, Боря Крюков, был слишком вспыльчивым, хотя человеком хорошим. Другой, Володя Головачев, с которым мы были особенно дружны, был человеком веселым и изрядным пакостником. Он любил сотворить какую-нибудь шкоду. Две из них заслуживают упоминания.
В сентябре, сразу при поступлении, пока наше трехэтажное здание не было сдано в эксплуатацию, мы жили в одноэтажном бараке. С нами учился рыжий высокий парень из Челябинска Геннадий Пиняжин, 1943 года рождения, со временем ставший оперным певцом, добрый малый.
Вот с ним Володя Головачев разыгрался, и они стали бегать по спальне, прыгая через кровати, и когда Пиняжин догнал этого Головачева, тот схватил со стола большой граненый графин и опустил его на лоб Пиняжину. Как ни странно, но графин разбился, а пострадавший отделался шишкой. О Геннадии Пиняжине я скажу чуть позже – он заслуживает этого. А сейчас вернусь к моему земляку.
Однажды во время зимних каникул, когда все местные разъехались по домам, мы, тамбовские и детдомовские ребята, которых в нашей группе было человека три, бездельничали в спальне, скучая в ожидании обеда. Ожидание обеда было постоянным состоянием, которое никогда не проходило, даже если мы были чем-то заняты. Так вот, Головачев от скуки взял гаечный ключ и стал непонятно зачем простукивать батареи горячего отопления. Не найдя в них ничего для себя интересного, он встал на тумбочку и постучал по вентилю где-то под потолком. Вентиль почему-то сорвался, и струя кипятка напором в четыре атмосферы стала заливать комнату. Пока мы нашли замполита, пока он отыскал где-то на чердаке перекрыватель и отключил все отопление, вода, конечно, была уже на нижних этажах. Разумеется, дело было в характере. Никому, кроме Головачева, не пришло бы в голову обстукивать трубы.