По реке времен (сборник)

Кречетов Виктор

Позже, уже после окончания училища, Володя Головачев переучился на шофера. Однажды я попросил его отвезти мне дров с лесозавода, где я работал, в район ЧМЗ [2] , где в то время уже жили брат с матерью. Дело было осенью, я сидел рядом с ним в кабине, в каком-то месте он прижался к тротуару и окатил из лужи какую-то женщину. Я спросил, зачем это? «Люблю, – говорит, – особенно когда краля какая-нибудь расфуфырится, а я раз!.. – и нету меня». Мне это не понравилось, но я давно знал его пакостливый характер.

2

ЧМЗ – Челябинский металлургический завод.

Между прочим, у него, в соответствии с фамилией, была огромная голова, привлекательная, на женский вкус, улыбка с ямочками, губки бантиком и неотразимые серовато-голубые глаза. В училище учились девушки-штукатуры. Они были, конечно, такие же необразованные, как и мы, но весьма привлекательные – им было по шестнадцать, семнадцать лет. Так Головачев пользовался среди них большой популярностью, с кем-то у него был роман. Не помню, из-за него или из-за кого-то другого, одна девушка выпила бутылку уксуса, и ее на «скорой» увезли откачивать. Спасли.

Я в это время тоже страдал по девушкам, но предмет моих страданий был вне нашего училища. Была в округе красавица, всех сводила с ума, как местных, так и ребят в училище. Звали ее Людмилой, у нее была еще подруга – зеленоглазая татарка Дина. Эта Люда стала героиней моего рассказа «Кони-лошади». Летом мы купались в местном карьере – веселейшее было время, праздничное. Однажды мне удалось удачно поднырнуть и положить руку на ее лоно. С тех пор у нас с ней негласно установились особые отношения. Но это не мешало мне мечтать о Шуре Елизаровой из Кочетовки, которой я был сильно увлечен. Однажды на занятии по спецтехнологии я размечтался о ней и написал стихотворение, к ней обращенное. Это было второе стихотворение, написанное мною. Преподаватель спецтехнологии, заметив, что я, вместо того чтобы слушать его, что-то сочиняю, подошел ко мне, взял мой листок. Сопротивляться я не посмел после того, как однажды он вынес ослушника из класса на вытянутой руке, схватив его за шиворот. Вся группа выслушала мое стихотворение, но какой-либо реакции я не запомнил.

Мы в то время были в таком возрасте, когда половые проблемы всех нас волновали. Каждого по-своему. Был такой случай, кажется, на уроке политических знаний. Занятия вела молодая преподавательница лет двадцати пяти, видимо, еще невинная девушка. Курский паренек, гармонист Степка С, прямо на уроке достал свой весьма внушительный инструмент и стал мастурбировать у нее на глазах. Увидев это, она заплакала и выбежала из класса. Мы все заступились за нее, осудив его поведение, зашикали на него, но он, кажется, не очень смутился и не понимал, что же плохого он сделал…

Бывали и другие курьезы. Был в нашей группе парень – Т. К., детдомовец, которого уже развратили. Иногда он на кровати вставал на четвереньки и призывно кукарекал, крутя ягодицами и похлопывая по ним. Мне как деревенскому парню это было дико, тут я впервые узнал, что бывает в жизни и такое.

В училище обучались люди разных национальностей: русские, немцы, татары, башкиры, лишь евреев не было. Были еще мордва. Мы не разделялись по национальностям, но среди нас было много детдомовцев из Белоруссии, чьи родители погибли во время войны – они едва ли любили немцев. Я тоже с детства не различал немцев и фашистов – все они были фрицы, все фашисты. В этом я вырос. В училище мы были все терпимы друг к другу и почти никогда не говорили о национальном, но все-таки знали, кто какой национальности. С нами учился на плотника рослый немец Геер Гарри Эрнст Оттович. Мы были с ним в приятельских отношениях, которые однажды ненадолго подпортились. Как-то зимой мы вернулись с практики голодные и замерзшие, ринулись в столовую. Почти одновременно мы вчетвером сели за свой стол, и этот Геер вдруг выхватил у меня тарелку, а мне подсунул свою, в которой каши было чуть меньше. Сообразив это, я воскликнул: «У-у, фашист!», на что через весь стол протянулась его длинная рука к моему носу. Но я как-то сразу понял, что неправ, обозвав его фашистом. Он, конечно, поступил неправильно, но он лишь немец, а не фашист. Так же поступить мог и любой из нас. Я не ответил ему, но не потому, что он был сильнее. Мне случалось бросаться в драку и в более отчаянном положении. Его удар я просто принял как урок интернационализма. Позже мы были с ним во вполне терпимых и даже приятельских отношениях. Челябинск вообще город разных национальностей.

У меня установились дружеские отношения с парнем по фамилии Цепок, имени его теперь уже не помню, с виду он был не вполне русский, но об этом мы с ним не говорили. А приятельство мы с ним свели в библиотеке, где я читал какую-то книгу об охоте. Увидев это, он спросил, охотник ли я, на что я ответил, что хотел бы стать охотником. Он сказал, что тоже любит охоту, что дома у него есть ружье. И вот однажды он взял меня к себе в гости на субботу и воскресенье. Мы пошли с ним на охоту. Он стрелял несколько раз уток-нырков, но не попал. Мне он выстрелить не дал ни разу. Я обижался, но поделать с этим ничего не мог. Возвращались мы с ним мимо колхозного двора, где, между прочим, переваливались упитанные домашние утки. Он хлопнул одного селезня, положил его в рюкзак, а дома отдал матери, сказав, что вот одного удалось подстрелить. Мать, ни слова не говоря, будто не понимая, что селезень колхозный, взялась щипать «дичину». Такие нравы мне не понравились, но я понял, что от «охотников» можно ожидать всякого. Дальше наша дружба не стала углубляться.

В библиотеке училища я впервые увидел телевизор. Памятно, что тогда же мы ночью наблюдали спутник земли.

Большую роль в нашей жизни играли наши мастера. Совсем недолго мастером был Иван Жилин, которого мы все любили, но он вскоре уволился. Потом пришел молодой мастер, старше нас лет на пять-шесть. Он был с нами запанибрата, все нам разрешал, участвовал в наших играх. Он пробыл недолго. Наше училищное руководство увидело, что дисциплины в группе никакой и чем все это кончится – неизвестно. На смену ему пришел помор, бывший пограничник, Мазанков Виктор Николаевич. Большинство из нас были от него в восторге. Он хорошо знал свое ремесло и учил нас приемам борьбы, какие сам усвоил на службе. Между прочим, он служил в Челябинске-40³. С нашей помощью он построил себе шлакобетонный дом в районе Фатеевки. В течение недели он делал опалубку, заготавливал материал, а в воскресенье несколько человек, его любимцев или у кого он был любимым, добровольно шли к нему работать. И делали это с энтузиазмом. А после работы он выставлял водку с закуской.

Я очень его любил, и он любил меня и моих тамбовских земляков. Ему я обязан тем, что после окончания училища меня распределили на лесозавод в Челябинск, а не в какую-то глушь, куда я собирался поехать. Он мне сказал, что ничего там хорошего нас не ждет – и, в общем, нашел правильные слова. Летом 1958 года, когда мы ехали из Челябинска в Касли по Свердловскому шоссе, километрах в сорока от Челябинска нас остановил военный патруль. Проверили документы. Далее мы въехали в полосу где лес стоял с почерневшими свернувшимися листьями, а у дороги соблазнительно краснела земляника. Полоса была не очень широкой, всего несколько километров. Это был результат взрыва и реактивного выброса в атмосферу, произошедшего, кажется, в предыдущем году.

В Каслях каменщики из нашего училища строили для ремесленного училища новый корпус, а мы ставили для них из бревен и досок леса. Здесь произошла весьма курьезная история. Кирпичное здание было доведено до уровня второго этажа, и необходимо было поставить леса вокруг корпуса, чтобы могли работать каменщики. Мы уже сделали половину работы, когда кто-то не удержал тяжелую стойку и она стала падать, увлекая за собой остальные леса. Зрелище было впечатляющим, но, слава Богу, никого не убило, а вполне могло бы. Пришлось все делать заново.

Старинный уральский городок Касли возник вокруг Демидовского металлургического завода, который, наверное, все еще работал. В городе действовала церковь, что по тем временам было редкостью. Даже в Челябинске оставалась действующей лишь одна, кажется, церковь. Запомнилась мощеная диабазом площадь перед церковью. Город славился своим художественным литьем из чугуна. Каслинское литье известно не только в России, но и в других странах. Магазины в Челябинске полны были черных фигурок – Дон-Кихотов, собак, чертиков, пепельниц и много чего еще. Но в то время я не ценил этого, а теперь каслинский чертик есть у меня дома.