По рукам и ногам
Шрифт:
– Ну если ты так просишь, моя хорошая, – сахарным голосом пропел мучитель, – Элен, будь золотцем, дай ножку.
– Кэри, остановись, что на тебя нашло? Я уже привыкла в это треклятой цепи, прекратите цирк, вы оба! – Райт казалось какой-то даже испуганной.
– Помолчи, я не давал тебя права высказаться, – холодно оборвал Кэри, видимо, заставляя ее сесть и подчиниться.
Я не поднимала головы, поэтому могла только голоса и слушать. Что с ним не так?
– Ну что, Кику, твоя очередь? Хотя, ты же у нас ошейники любишь. Тогда, думаю,
Звякнула цепь, потом хлопнула дверца шкафчика. Вокруг шеи сомкнулась холодная кожа ошейника.
Вот, значит, ты как…
Ланкмиллер, сукин сын, бьет по самым больным местам.
Ошейник к цепи прицепил. Теперь у меня чуть ли не слезы наворачиваются, но черта с два, я и так уже на коленях стою, буду еще тут плакать.
Но я это припомню…
– Кэри, зачем ты так? Здорово тебе властью голову-то снесло, это больно, знаешь ли, – вскинулась Элен. – Выделываешься перед теми, кто тебе в ответ и сделать ничего не может!
Ланкмиллер только указал на дверь и выплюнул едкое:
– Вон пошла.
Райт тотчас вскочила и выбежала за дверь.
– Не выдержала твоего сволочизма, вот и смылась, – съязвил я. – Что у вас произошло, что ты так окрысился?
Мучитель даже и капелькой внимания не одарил мой вопрос, только грубо схватив за локоть, бросил обратно на кровать и скомандовал:
– На колени, лицом к стене, руки за голову.
Ой-ли, ой-ли, это ж поза для порки. Ну Кэри… Прямо осатанел…
Я даже и подумать ничего не успела, как он платье на мне порвал, словно бумажное. В воздухе свистнул шнур, я выгнулась, но губу успела прикусить, чтобы не закричать. О, черт возьми, а это больно, лопатки словно огнем обожгло. Мучитель, может, даже и покруче Генриха в этих делах.
– И за что? – как можно более членораздельно проскулила я.
– Просто в следующий раз ты будешь думать, прежде, чем указывать мне, что делать с моими наложницами. Вы обе – такие дуры, – зло прошипел Кэри.
На этот раз я сжалась сразу же, как услышала свист шнура, и очень зря, между прочим: второй раз вышел намного больнее. У меня даже в глазах потемнело.
– Пять ударов, и будешь, как шелковая. И почему я раньше только к этому не прибегал? Жалел тебя, как думаешь? Ты ведь такая маленькая… Эх, только время потратил. Отец верно говорил, что воспитывать надо сразу.
– Гх… Ну прости-прости, я не знала, что это для тебя так принципиально…
Но просить его прекратить экзекуцию скорее всего бессмысленно. Уж легче вытерпеть эти пять адовых ударов. И чего он так взъелся? За мной ведь и промахи посерьезнее висят. Неужто чаша терпения наполнилась?
Давая мне передышку перед третьим ударом, в комнату вошел начальник охраны. А ведь помяни черта…
– Делом заняты, господин? – тон у него был премерзко-одобрительный. – У меня срочное дело, не прерветесь?
– Позже, – сухо ответил Кэри.
– Может, лучше я?
О, Генрих, а ты тот еще садист, возможности не упустишь…
–
Третий удар был самым болезненным, спина и так уже невыносимо саднила после первых двух.
– Господин, так отметины останутся, – осторожно заметил начальник охраны.
Ответом было короткое, как удар ланкмиллерского шнурка:
– Пусть.
Четвертый пришелся на поясницу, и к нему я уже вообще прекратила что-то адекватное соображать. Успокаивало только то, что остался всего один. Но как же эта скотина больно бьет… Я только чудом еще держусь кое-как.
Пятый удар был не поперек спины, а вдоль, пересекая все предыдущие и четко разъясняя, в чем та самая волшебная изюминка легендарных пяти ударов. Я все-таки взвыла, как-то хрипло и слишком несчастно для своего эмоционального состояния. Меня переполняла не грусть и не предполагаемые раскаяния, а злоба и жгучая обида. Да, это черт возьми было одуреть, как обидно! Когда тебя безжалостно лупасит тот, с кем ты задушевный разговор имела пару минут назад.
– А ты уже отдыхаешь, – Ланкмиллер, не давая упасть на кровать притянул меня за ошейник. – Рано. Коленно-локтевую, дорогая.
Я сначала подумала, что у меня начался бред на почве болевого шока, но когда Генрих глухо кашлянул и сказал, что лучше действительно подождет в кабинете, поняла, что ни черта не бред. И надо же, у него встает от подобных процедур… И кто в этом доме настоящий садист?
Кэри не шутил, а мне было не до сопротивлений. И наверное, жутко повезло, что кроме пожара на спине и едкого унижения я больше ничего не чувствовала. Даже более отвратительно, чем в первый раз, надо же. Ланкмиллер сжимая до синяков мои бедра, входил резкими глубокими толчками, а я сжимала в зубах простынь, чтобы только не заскулить.
Когда мучитель оставил наконец комнату, мне очень хотелось уткнуться носом в подушку и просто плакать. Но слез не было, как и всегда, поэтому, мне ничего не оставалось, кроме как, накрывшись одеялом до подбородка, апатично уставиться в стену. Потому что, не то что бы делать ничего не хотелось, но даже и думать ни о чем.
Элен вернулась только поздно вечером, когда уже стемнело. Тогда-то и выяснилось, что я запачкала кровью все постельной белье к чертям. Но Райт взволновало не это.
– Обработать надо, чего же ты молчишь? – нахмурилась она, опустив глаза, и голос у нее задребезжал, как будто ее вина.
– Эл, мне так херово, пожалуйста, оставь в покое… – хрипло попросила я, кое-как вылезая из-под одеяла.
Здесь вообще есть, чем прикрыться, кроме обрывков платья?
Душевные муки притупились моими стараниями ни о чем не думать. О физических такого было не сказать.
– А знаешь, я тебя понимаю, – Райт присела, кивая на мои запястья. Больше ничего не добавила.
Я проследила за ее взглядом. А-а, ну да. Я себя сейчас тоже здорово понимаю.
Только в следующий раз резать буду вдоль.