По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

— Начальник не спрашивал,— хмуро отвечал коневод.— Зачем зря сказать?.. Судили неправильно... Хахан полицеев на меня пустил... И давно это было.

Шукаев полистал документы. Извлек протокол первого допроса.

— Вот ваши слова: «Никогда не судим». Говорили?

— Не помню...

— А почему солгали следователю, что не приметили ни одного из налетчиков? — быстро спросил Дараев.

— Правду говорил. Ничего не видел,— упрямо твердил табунщик, глядя в пол.— Темно был. Никого не видел.

— В таком случае,— резко сказал Жунид,— мне при­дется арестовать вас по подозрению

в сокрытии преступни­ков. Имейте в виду, мы шутить не намерены...— И Шукаев пододвинул к себе чернильницу, как бы собираясь выписы­вать ордер на арест.

Коневод шмыгнул носом. Глаза его снова испуганно за­бегали.

— Не пиши, начальник, я скажу,— пробормотал он, наконец,— все, что знаю, скажу. Разве мне хорошо? Совсем нехорошо. Кони, который украли, на меня тоже записан... И я отвечаю... А кто взял, кто крал — не видел. Правду ска­зал. Однако подозрений имею...

— Кого подозреваете? — спросил Жунид. Чич перешел на адыгейский язык:

— Газиз Дзыбов... Он был в Чохраке за день, когда Трама это... когда коней угнали. Я видел его. И Талиб Бичоев.. в лесу и еще много всадников на лошадях...

— Когда?

— Это Талибу известно. Мне — нет.

— Кто такой Бичоев?

— Сторож на бахче... колхозную бахчу стережет... И ты, начальник, не думай — Аскер Чич плохой... Аскер Чич неплохой... Только смелости нету... Боюсь много сказать... лучше

совсем молчать.

— Что делал Газиз в Чохраке?

Табунщик не ответил, недоуменно покачав головой.

— Где вы его видели?

— На лошади по аулу ехал.

— Вы его хорошо знаете?

— Ктоего не знает? Верст за пятьдесят от Насипхабля еговсе знают. Веселый. Много разных историй рассказыва­ет...

— Почему вы его подозреваете? Табунщик покачал головой.

— Больше чужих в Чохраке тогда не было. А свои все на месте. Дома были. Лошадей ведь чужие угнали? Свои куда денут столько коней?..

— Дзыбов в Насипхабле живет?

— Да...

— Что еще скрыли? — спросил Дараев.

— Теперь — все говорил,— по-русски ответил Чич — Честное слово — все. Хочешь — помогать буду... только са­жать тюрьма не пугай. Не виноват я...

— Значит, помогать будешь?

— Аллах свидетель, буду. Отпусти, начальник, сам уви­дишь...

Когда Чич ушел, Жунид с Вадимом переглянулись. По­хоже было, что табунщик действительно говорил правду. Во всяком случае, больше выудить из него, наверное, не удаст­ся. Судя по тому, что было о нем известно, и по его поведе­нию во время допроса, он мог что-то знать, но либо грабите­ли припугнули его, либо он искусно притворился этакой сми­ренной овечкой.

Жунид склонен был предположить первое. На помощь Аскера Чича он, конечно, не рассчитывал.

— Кажется, появился маленький просвет?! — полувопро­сительно сказал Дараев.— И официально заявляю тебе: на­чинаю заболевать сыскной лихорадкой! Не пора ли нам бро­сить клич: «Вперед на Чохрак?» Да ты не слушаешь?

Жунид упал, уронив голову на стол. Лицо его во сне было строгим и озабоченным.

Вадим тихонько свистнул и вышел на цыпочках. Он еще не знал, что его непосредственное начальство по расследо­ванию чохракского дела способно задремать вот так, сразу, за столом в кабинете... .

А Жунид спал. Во сне он, наверное, уже был в Чохра­ке — ибо начало поисков в любом уголовном деле по всем писаньм и неписаным законам сыска всерьез начинается толь­ко там, где совершено преступление...

7. ТИХАЯ УСАДЬБА

Ивасьян нервничал. Замечали это многие, хотя не зна­ли, чему приписать раздражительность своего обычно урав­новешенного начальника. Однажды он ни за что ни про что накричал на секретаршу, придравшись во время перепечат­ки какого-то доклада к букве «т», которую не добивала ста­рая управленческая пишущая машинка. Потом сказал дерзость Дыбагову и ушел, хлопнув дверью. Это уже совсем было на него не похоже. Тигран Вартанович, по общему мнению, не принадлежал к числу людей, которые отваживаются возражать старшим по чину. Что у них там произошло, никто не знал. Михаил Корольков из приемной слышал только разговор на высоких нотах и видел, что Ивасьян «выскочил из кабинета, как пробка из бутылки». Словом, Тигран Вартанович, по выражению уборщицы тети Даши, был «не в себе», и сотруд­ники угро старались пореже попадаться ему на глаза.

Собственно, поводов для плохого настроения было более чем достаточно. Полный провал в расследовании афипского дела, выговор на партсобрании, удержанная из зарплаты премия, измена Дараева (иначе Ивасьян про себя и не назы­вал поведение Вадима Акимовича) и еще недавняя болезнь. Удивительно было другое: после всех этих событий Тигран Вартанович не только не переменился к худшему, а напро­тив — стал со всеми предупредительно вежлив, каждого вы­слушивал, не обрывая ироническими замечаниями, как бывало, прежде. И вдруг — поворот, можно сказать, на сто восемьдесят градусов. Никого не замечает, по пустякам кри­чит и ругается.

Кое-кто приписал это семейным неурядицам, кое-кто по­жал плечами; новую тему для разговоров пожевали и бросили.

Как-то вечером, дня через два после отъезда Шукаева в Чохрак, в управление доставили молодого кабардинца в фор­ме железнодорожника. Он нашумел в магазине, оскорбил завмага, а когда вызвали милицию, пытался оказать сопро­тивление участковому.

В комнате дежурного составляли на задержанного про­токол, когда туда вошел Ивасьян. Избавившись от чохракского Дела, он так и не лег в больницу.

Дежурный хотел было встать, но Тигран Вартанович жестом остановил его.

— Дайте-ка сюда... Да нет, протокол дайте, неужели непонятно?

В протоколе значилось, что машинист паровоза ОВ-3405 Исуф Амшоков, родившийся в 1910 году в селении Нартан [16] , беспартийный, нанес словесные оскорбления заведующему про­довольственным магазином... и т. д., и т. п.

Ивасьян окинул пренебрежительным взглядом напуганного его резким тоном дежурного и повернулся к машинисту.

16

Восемь километров от г Нальчика, Кабардино-Балкарская АССР