По следам Карабаира Кольцо старого шейха
Шрифт:
— О чем?
— Ивасьян арестован!
Начальник отделения сказал это торжествующим тоном И при этом снова выразительно посмотрел на Дараева. Вадим понял.
— Если вы думаете, что меня это известие должно взволновать больше, чем вас, то ошибаетесь,— спокойно сказал он.— А за что же?
— Взятка, связя с контрабандистами а еще.. Всех подробностей я не знаю...
— Проводите нас на ночлег, если можно,— попросил Жунид. Его начинало тяготить общества Тукова. С первых же минут разговора он вызывал антипатию.
...
Они долго не спали. Наконец Жунид заворочался и вздохнул.
— Я надоел тебе? — спросил Дараев.
— Что ты. Просто я тебе немножко завидую...
— В чем же?
— Не ладится у меня с Зулетой, Вадим.
Дараев был первым, кому Жунид без утайки рассказал все...
Газиза Дзыбова, действительно, можно было назвать красивым. Чуть выше среднего роста, стройный, с густыми вьющимися волосами и атлетическим торсом, он принадлежал к числу тех мужчин, которые отлично осведомлены о своих незаурядных качествах и знают себе цену.
Жунид почему-то сразу представил себе Газиза в роли Дон-Жуана. Выразительные черные глаза, обрамленные густыми ресницами, при случае могли принимать томно-разочарованный вид, как известно, магнетически действующий на девиц определенного сорта. Нос — прямой, с едва заметной горбинкой. Высокий лоб, красиво очерченный рот с полными чувственными губами. На подбородке — ямочка. Кожа на лице — белая, гладкая, как у юноши.
Одет он был по тем временам франтовато. Темно-синие бриджи, вправленные в новенькие хромовые сапоги, такого же цвета гимнастерка, туго перехваченная широким армейским ремнем.
Дзыбов в совершенстве владел русским языком, и Жунид с Вадимом решили учинить ему перекрестный допрос.
Держался он с достоинством и несколько насмешливо. Однако насмешливость эта была почти неуловимой. Словом, придраться было не к чему, даже если бы Жунид и хотел это сделать.
Допрашивали его в одной из комнат райотделения. Хад-жиби Туков тоже хотел было присутствовать при допросе, но Жунид вежливо и твердо отклонил его просьбу.
Газиз сидел перед следователями в непринужденной позе, закинув ногу на ногу и, казалось, проявлял живейший интерес ко всему, что происходит в этой неуютной комнатке с двумя письменными столами, сейфом и выцветшей стенгазетой на стене.
Дараев начал первым, как было условлено.
— Ваше имя и фамилия?
— Газиз Хизирович Дзыбов... к вашим услугам,— охотно ответил Газиз.
— Род занятий?
— Поэт, с вашего позволения.
— Стихи, значит, пишете?
— Нет. Видите ли, я назвал себя поэтом несколько в другом смысле. Люди, по моему глубокому убеждению, делятся на две категории: одни воспринимают действительность такою, какова она есть, другие, в зависимости от своего настроения или вдохновения, если хотите, умеют расцветить мир любыми красками. Согласитесь, что последние имеют право хотя бы в мыслях причислять себя к поэтам...
— И вы включаете себя в их число? — спросил Дараев.
— Включаю — не то слово. Я ощущаю себя в их числе. К сожалению, таких людей значительно меньше, чем всех прочих, и их труднее найти. Впрочем, я оговорился: не к сожалению, а к счастью. Ведь избранные — это всегда те, которых меньше, не правда ли?
Он явно издевался над ними!
В глазах у Дараева уже вспыхнул было недобрый огонек, но Жунид незаметно положил ладонь ему на колено, показывая, что все идет, как полагается, и не следует нервничать.
— Вы правы,— любезно ответил Жунид.— Избранных действительно всегда меньше. Но если вникнуть в смысл глагола «избирать», то никогда не мешает поставить себе вопрос: кем избранных и для какой цели? Не станете же вы, например, отрицать, что преступников меньше, чем честных людей? Означает ли это, что преступники — избранные? Едва ли. Скорее — отверженные...
— Не скажите,— с интересом посмотрев на Жунида, ответил Дзыбов.— Я глубоко убежден, что если к этим отверженным, как вы говорите, добавить потенциальных преступников, которые не стали ими фактически по разным причинам, то честных людей не останется вовсе...
— А я убежден в обратном,— возразил Жунид.— Если разбудить в любом или почти любом преступнике его добрые начала, дремлющие, так сказать, то и он будет честным человеком. В общем, я привык смотреть на преступника как на потенциально честного человека... Но если вы не возражаете, мы покончим с этой, безусловно, любопытной дискуссией и возвратимся к делу. Я попрошу вас отвечать на вопросы коротко и ясно.
— Хорошо,— уже без иронии отозвался Дзыбов.— Спрашивайте, я готов отвечать.
— Сколько вам лет? — спросил Дараев.
— А это имеет значение?
— По-моему, мы договорились: вы отвечаете коротко и ясно.
— Виноват. Давняя привычка: не умею обходиться без лишних слов...
— Итак?
— Тридцать семь.
— Где вы учились?
— Ставропольская гимназия. Известная гимназия...— В голосе Газиза прозвучало сожаление.— И люди там были известные... Неверов, Юхотников... да мало ли.
— Вы именно ее закончили?
— Нет. Отец уехал из Ставрополя и забрал меня. Кончал гимназию я уже в Екатеринограде... мечтал стать юнкером...