По следам знакомых героев
Шрифт:
— Успокойтесь, Джингль, — умиротворяюще произнес Холмс. — Репутации мистера Пиквика решительно ничего не угрожает… Про Пиквика я спросил его нарочно ради вас. Чтобы вы, так сказать, на собственном опыте убедились, как можно доверять отзывам Собакевича. Нет, дорогие друзья! В том-то и дело, что партнеры Чичикова по его жульническим сделкам вовсе не негодяи!
Джингль сокрушенно потупился:
— Сам вижу. Обмишурился. Дал маху. Ошибся. Весьма. Какие там негодяи! Смешные провинциалы. Простаки вроде мистера Уордля.
— На этот раз, я полагаю, мистер Джингль попал в самую точку, — живо откликнулся Уотсон. — Не правда ли, Холмс?.. И таким образом, выходит, что «Мертвые
— В связи с глубокомысленным замечанием нашего друга доктора Уотсона, — решил подвести итоги Остап, — предлагаю принять господина Чичикова не в почетные, а в действительные члены нашего славного Сообщества!
— Правильно!.. Верно!.. Браво!.. Гип-гип ура!.. — радостно откликнулся на это предложение зал.
Уотсон ликовал вместе со всеми. И лишь один только Холмс не принимал участия в этом общем ликовании.
— Что с вами, друг мой? — спросил Уотсон, почуяв неладное. — Вы разве не согласны с этим очевидным выводом?
— Увы, — развел руками Холмс. — Вы, как всегда, поторопились, Уотсон, и сбили с толку все это почтенное собрание. Нет, друзья мои! — повысил он голос. — «Мертвые души» не плутовской роман. Во-первых, потому что Манилов, Плюшкин, Коробочка не просто деревенские простаки, ставшие жертвами плута. Они сами — мертвые души. А во-вторых, что ни говори, Чичиков — не совсем обыкновенный плут. Поэтому я бы все-таки советовал вам принять его не в действительные, а в почетные члены вашего славного Сообщества… Он безусловно достоин этой высокой чести.
Хор восторженных голосов и буря аплодисментов поглотили последнюю реплику Холмса.
— И все-таки, Холмс, хоть убейте, а я так и не понял, что вы имели в виду, говоря, что Чичиков не совсем обыкновенный плут, — сказал Уотсон, когда они остались одни.
— Вы правильно сделали, что отложили этот разговор до нашего возвращения домой, на Бейкер-стрит, — сказал Холмс. — Вопрос серьезный, и нам с вами лучше обсудить его…
— С глазу на глаз?
— Ну, быть может, и не обязательно с глазу на глаз, но, во всяком случае, не в этой густой и пестрой толпе… Если я не ошибаюсь, вы были несколько обескуражены, когда Ноздрев, этот вдохновенный лгун, вдруг сказал правду.
— Про то, что Чичиков скупал мертвые души? Ну да, естественно… Войдите в мое положение: то я ору, что ни одному его слову нельзя верить, а то вдруг сам же за него и заступаюсь.
— Вот именно. А ведь он не только в этом случае сказал правду.
— То есть как? Вы готовы поверить этому…
— Вспомните его реплику про Наполеона, — напомнил Холмс. — «Они с Чичиковым, — сказал он, — одного поля ягоды».
— Ну, знаете! — возмутился Уотсон. — Этого я от вас не ожидал! Можно как угодно относиться к Наполеону, но, что ни говори, он был человек необыкновенный. И поистине надо обладать тупостью Ноздрева или, если вам так больше нравится, легкомыслием Ноздрева, чтобы поставить Наполеона на одну доску — с кем? С Чичиковым! С этим пошляком! С этим мелким шарлатаном!
— А вот тут вы ошибаетесь, мой милый Уотсон, — живо возразил Холмс. — Сопоставление это вовсе не так глупо, как может показаться с первого взгляда. И принадлежит оно не Ноздреву…
— А кому же?
— Самому Гоголю!
— Хоть убейте, не понимаю, про что вы толкуете! — возмутился Уотсон. — Неужели вы всерьез считаете, что между Наполеоном и Чичиковым действительно есть что-то общее? Да мало ли что могло померещиться Ноздреву или дураку полицмейстеру!
— Ладно, — согласился Холмс. — Оставим
— Прямо-таки уж глубинный? — усомнился Уотсон. — В конце концов, мало ли кто на кого похож? В жизни всякое бывает.
— В жизни действительно бывает всякое. Но в литературе такие совпадения всегда несут в себе особый смысл. Вот, например, Пушкин про своего Германна замечает, что тот был похож на Наполеона. Помните? «У него профиль Наполеона…». Вы что же, думаете, это просто так, для красного словца сказано?
— Про какого Германна вы говорите? — удивился Уотсон.
— Побойтесь бога, Уотсон! — возмущенно воскликнул Холмс. — Неужели вы не читали «Пиковую даму»?
— Каюсь, не читал, — признался Уотсон.
— Непременно прочтите! — не терпящим возражений тоном распорядился Холмс. — Завтра же! Кстати, не пожалеете. Получите огромное удовольствие!
Путешествие четвертое,
В котором Германн дает показания
— Ну что, Уотсон? Прочли вы «Пиковую даму»? — спросил Холмс.
— Прочел, — вздохнул Уотсон.
— И что же? Неужели эта повесть вам не понравилась?
— Как вы можете так говорить, Холмс? — возмутился Уотсон. — Не просто понравилась! Я испытал истинное наслаждение!
— Лицо ваше, однако, говорит о другом. А лицо, как известно, — зеркало души. Итак? Что повергло вас в такое уныние?
— Повесть Пушкина прекрасна. Но конец ее действительно нагнал на меня жуткую тоску. Мне жалко Германна.
— Вот как?
— Не прикидывайтесь таким сухарем, Холмс. Я ведь знаю, вы тоже в глубине души ему сочувствуете.
— Сочувствую? — задумался Холмс. — Нет, мое отношение к Германну, пожалуй, не укладывается в это определение. Однако, что правда, то правда: многое в этом человеке меня привлекает.
— Вот видите!
— Прежде всего, — словно не слыша этого пылкого восклицания, продолжал Холмс, — меня привлекает его яркая незаурядность. Кстати, Уотсон, вы обратили внимание на эпиграф, который Пушкин выбрал для этой повести?
— Честно говоря, не обратил, — признался Уотсон.
— Зря. Прочтите его внимательно!
Уотсон раскрыл «Пиковую даму» и прочел:
«А в ненастные дни Собирались они Часто. Гнули, бог их прости, От пятидесяти На сто. И выигрывали, И отписывали Мелом. Так в ненастные дни Занимались они Делом».