По следам знакомых героев
Шрифт:
— Нет, — сказал Холмс, — не собираюсь. На сей раз речь идет о другом. Я хотел вас спросить: как вы думаете, можно ли по этой шляпе определить, каковы были политические взгляды ее владельца?
— Вам угодно смеяться надо мною. Что ж, я, как вы знаете, человек довольно добродушный и готов стерпеть любую насмешку. Тем более от вас.
— Ладно, оставим это, — улыбнулся Холмс, — вернемся к нашему любимому «Евгению Онегину». Помните, в первой главе пушкинского романа есть такие строчки: «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Вы никогда не задумывались над тем, что за штука такая боливар и почему Пушкин так подчеркивает, что именно надел
— Вы уж совсем погрязли в мелочах, Холмс, — пожал плечами Уотсон. — Боливар — это, судя по всему, какая-то модная одежда того времени. Скорее всего, боливар — это плащ.
— Плащ? — искренне удивился Холмс. — Почему именно плащ?
— Ну, хотя бы потому, — рассудительно ответил Уотсон, — что там прямо сказано, что этот самый «боливар» был широкий. А что еще, по-вашему, может быть широким, кроме плаща?
— А вы загляните в примечания к «Евгению Онегину», — посоветовал Холмс. — Не исключено, что Пушкин сам счел нужным объяснить это слово.
— Прекрасная мысль! — одобрил Уотсон и послушно стал листать томик Пушкина, протянутый ему Холмсом. — Ага! Вот! Так и есть… «Боливар, — прочел он, — шляпа 'a la Боливар».
— Видите, Уотсон? — торжествующе сказал Холмс. — Шляпа… Шляпа, а вовсе не плащ.
— Бог ты мой, — поморщился Уотсон. — Какая разница? Плащ… Шляпа… Не все ли равно? Важно то, что, как я и предполагал, это мелочь, не стоящая внимания. Право, не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться заглянуть в примечания.
— Я просил вас заглянуть в примечания совсем с другой целью. Надеюсь, вы заметили, что примечание это принадлежит не редакции, а самому Пушкину. Следовательно, у Пушкина были какие-то серьезные причины, побудившие особо подчеркнуть, что его герой щеголял в шляпе 'a la Боливар. Как вы думаете, с какой целью Пушкин так настойчиво подчеркивает название шляпы, которую надел на себя Онегин, отправляясь на бульвар? Или вы считаете, что название это он выбрал случайно?
— Разумеется, не случайно, — сказал Уотсон. — Какой поэт отказался бы от такой блестящей, изысканной рифмы: «Бульвар» — «Боливар».
— Ах, Уотсон, Уотсон! — покачал головой Холмс. — Плохо вы знаете поэтов! Ни один уважающий себя стихотворец не унизится до того, чтобы употребить то или иное слово исключительно ради рифмы. А уж тем более не стал бы этого делать такой поэт, как Пушкин.
— Зачем же тогда, по-вашему, он это сделал?
— А вот это нам с вами, дорогой Уотсон, как раз и предстоит узнать. Именно с этой целью я и раздобыл шляпу такого фасона…
— Значит, этот цилиндр, который вы сейчас с таким вниманием разглядывали, и есть тот самый боливар, о котором писал Пушкин?
— Ну да! Именно поэтому я и спросил вас, можно ли по шляпе определить политические воззрения ее владельца. А вы почему-то обиделись.
— Понимаю… Вы, значит, уже раскрыли эту тайну? Не так ли?
— Не скрою, кое-какие догадки у меня имеются. Однако они еще нуждаются в самой серьезной проверке. Садитесь к пульту, Уотсон!.. Впрочем, на этот раз, пожалуй, настройку сделаю я сам.
— Куда вы собираетесь отправиться? — полюбопытствовал Уотсон. — Опять в «Евгения Онегина»?
— Не обязательно, — сказал Холмс. — Лишь бы только нам встретить кого-нибудь из современников пушкинского Онегина.
Они оказались во дворике старинного барского особняка с каменными львами на воротах. Прямо навстречу им в сдвинутом набекрень широкополом цилиндре — точь-в-точь таком же, какой только что разглядывал в свою лупу Шерлок Холмс, — ив небрежно накинутой на плечи пелерине шел
Завидев Холмса, человек раскрыл ему навстречу объятия и заговорил:
— Кого я вижу?! Ба! Ах, мой создатель! Дай протереть глаза! Откудова, приятель? Сердечный друг! Любезный друг! Mon cher! Мне фарсы так уж часто были петы, Что пустомеля я, что глуп, что суевер, Что у меня на все предчувствия, приметы, А вот, хоть верьте, хоть не верьте, а сейчас, Ну, сей же миг подумал я о вас!— И я тоже, признаться, — сказал Холмс, — только что подумал, что встреча с вами сейчас нам была бы очень кстати.
— Полноте, Холмс, — понизив голос, сказал Уотсон. — На что нам этот пустомеля?
Но пустомеля, как видно, обладал весьма тонким слухом. Как ни тихо произнес Уотсон эту свою реплику, он ее, видимо, все-таки расслышал. Тем не менее он ничуть не обиделся, а как ни в чем не бывало продолжал свое объяснение в любви, обращаясь теперь уже не к Холмсу, а прямо к Уотсону:
— Мне от другого б выслушать не жаль, Что Репетилов пуст, что Репетилов враль… А вот к тебе, mon cher, влеченье, род недуга, Любовь какая-то и страсть. Готов я душу прозакласть, Что в мирю не найдешь себе такого друга, Такого верного, ей-ей. Пускай лишусь жены, детей, Оставлен буду целым светом, Пускай умру на месте этом!..— О, нет, господин Репетилов, — прервал его излияния Холмс, — таких жертв мы от вас не потребуем. Но если вы действительно хотите доказать нам свое расположение, соблаговолите ответить нам на один пустяковый вопрос. Что такое шляпа 'a la Боливар?
На Репетилова, однако, этот пустяковый вопрос произвел почему-то сильнейшее впечатление. Сняв с головы упомянутый головной убор, он быстро спрятал его под пелерину и таинственно приложил палец к губам:
— Тсс!.. Этак вдруг… Ведь это, братец, тайна! Хоть режь, ни слова не скажу! Я клятву дал молчать. А впрочем, для тебя готов я исповедь начать. Ты слышал что-нибудь? Иль угадал случайно?— Кое-что мне известно, — уклончиво ответил Холмс. — Но, разумеется, не все. Впрочем, мне вы вполне можете довериться.
Наклонившись к самому уху Холмса и таинственно понизив голос, Репетилов проговорил:
— Ах, братец, не по мне секретов этих груз. Уж так и быть, скажу: я прямо с заседанья. У нас есть общество, и тайные собранья До четвергам. Секретнейший союз!— Ни слова более! — оборвал его Холмс. — Тайна эта принадлежит не вам, и мне ее знать ни к чему. Меня интересует только одно: шляпа… Шляпа 'a la Боливар… Какое она имеет ко всему этому отношение?