По следу Черта
Шрифт:
— Значит, не доехали, — безразлично произнес Черт.
Гвоздь кивнул.
— Я Анзору так и сказал. Но он прет буром: делай разбор, спрашивай, как положено, иначе война будет…
— Ну, так делай и спрашивай, — равнодушно произнес Черт. — Раз тобой какой-то лаврушник [24] командует!
Тишина сгустилась и пропиталась напряжением. Это был откровенный вызов, «наезд», который нельзя оставлять без последствий.
Гвоздь пожевал иссохшими губами, вздохнул и обреченно посмотрел на Червня. Смотрящий не хотел связываться с «отмороженным»
24
Лаврушник — презрительное название кавказских воров.
— Фильтруй базар, Червень! — повысил голос Гвоздь. — Не забывай, с кем терки трешь!
Черт усмехнулся и оглядел все общество, будто приглашая принять участие в их разговоре.
— Я ничего не забыл, Гвоздь! Помню, как ты Пашке Живоглоту, спящему, гвоздь в ухо вогнал! Будто он стукачом был! А на самом деле он знал, что ты Великану карточный долг не отдал! Великана поездом разрезало, а Пашку ты кончил — вот и все, концы в воду!
— Ничего себе! — воскликнул Башка. — Гвоздь, это правда?!
Но тот не мог отвечать: спазм перехватил ему горло. Он побледнел, вытаращил глаза и только тряс головой. Правую руку он сунул в карман брюк и шарил там, будто искал валидол.
— Это ты забыл «закон», в коммерса превратился, не за порядком в обществе смотришь, а за своим карманом! — продолжал обличать Черт.
Гвоздь, наконец, нашел то, что искал, и вытащил руку. Вместо лекарства в ней был зажат крохотный «браунинг». Но Черт оказался проворней, и выпрыгнувшая из рукава финка вонзилась «законнику» в сердце раньше, чем он успел нажать спуск. Смотрящий откинулся назад и с грохотом упал на пол. Из искривившихся губ вытекла струйка крови.
— Не дергайтесь, пацаны! — предупредил Черт, водя окровавленной финкой слева направо и справа налево. Чикет, Шарик и Бубна достали пистолеты, Хрипатый и Носач вытащили ножи.
Но никто из кодлы Гвоздя не двинулся с места. Все словно остолбенели.
— Гвоздь сам нарвался! — через некоторое время произнес Башка. — По всем «законам» он не прав! На Черного пушку поднял!
— Да зажрался он! Давно надо было ему по ушам дать! — выкрикнул Камаз, поводя могучими плечами.
Собравшиеся зашумели.
— Надо Черного ставить Смотрящим! — крикнул Худой. — Он за общество болеет, на общее благо не жадится отстегивать!
— Точно! — поддержал товарища Шлеп-Нога. — О людях заботится!
— И авторитет у него есть! — согласился Башка.
Бригада Чикета спрятала ненужное оружие. Как часто бывает и в правильном обществе, воровская кодла быстро становилась
— Так что конкретно интересует, начальник? — спросил Пистон, озираясь. Ночной парк зловеще шевелил давно скинувшими листву черными ветками, будто сотни рук тянулись к суке-стукачу, продающему своих братьев-корешей менту позорному. — Ты реальную тему назови! И разбежимся: ветер до костей пробирает!
— Это тебя страх пробирает, — усмехнулся Дятлов. — Мнительный ты стал, Пистон!
Они сидели на скамейке в запущенной части парка, неподалеку имелись выходы в разные стороны, и все же каждая встреча оперативного сотрудника со своим осведомителем — как боевая операция: никогда не скажешь с уверенностью, чем закончится… Особенно, когда работаешь по особо опасным преступлениям.
— А интересует меня все необычное в вашей сутенерской кодле. Ты слышал, что маньяк девок валит? Да и мужиков тоже. Вот тебе и основная тема… Бляди твои должны быть напуганы и молоть языками, как мельницами, да и сутенерам лишние проблемы… Короче, кто и что базарит по этой теме?
— Какой я тебе сутенер… У меня всю жизнь другой «окрас» был…
В темноте послышался скребущий звук — это Пистон яростно чесал голову. Действительно, раньше он приторговывал наркотой, а теперь держал сауну со всеми сопутствующими пороками. Прежним занятием он гордился, а нынешнего стеснялся.
— Про маньяка никакого разговора не было, он ведь свои дела в одиночку лепит… А странное… Странное было, Сергеич, тут ты в цвет попал… С душком нехорошим странность-то…
Дятлов весь превратился в слух.
— Ну, давай, выкладывай, не води му-му!
— На прошлой неделе, в полночь, заехали ко мне трое блатных, — с придыханием зашептал Пистон прямо ему в ухо. — Все незнакомые, старший у них наглючий — худой, рожа зверская… Приказал, чтоб никто к ним не заходил: я и водку, и закусь в предбаннике оставлял, стучал, а они забирали… Потом девочек потребовали…
— И что тут странного? — спросил Дятлов. Осведомитель услышал, что опер усмехнулся.
— Обожди, Сергеич, не торопись…
Обычно Пистон в таких случаях добавлял: «говно хлебать», но сейчас оборвал привычную присказку на середине.
— Я им послал Ингу и Верку, девки видные, опытные, кого угодно обслужат как положено… А тут Инга через час убежала! Вкуриваешь тему? Дело серьезное: за такое с меня могут спросить… Хорошо, что обошлось: старший залупаться не стал, водку пил да парился, а Верка с двумя другими нормально отработала…
— И что тут странного? — повторил Дятлов уже с раздражением. — Может, ее сигаретами прижигать стали, может, издеваться начали, может…
— Да она утром мне отзвонилась, — перебил Пистон. — Встретились, я, конечно, свистулей ей ввалил: мол, что за кидалово?! А она аж трясется вся: «Это псих, — говорит. — Импотент психованный! У него не встает, он злится, сам себя заводит, начинает меня дергать, царапать, бить… Чем больше пьет, тем злее становится… Рисунок какой-то женщины мне показал, говорит, найду эту суку — на ремни порежу! И зубами скрежещет… И меня хватает, рвет, дергает — я вся на синяках! Если бы не убежала — убил бы!»