По следу зверя
Шрифт:
– Я же сказал: не велено! – снова сдвинул брови караульный.
– Слушай, ты можешь передать офицеру, что она ни в чем не виновата? Нет у нас дома никаких лекарств. Ей-богу! Я везде смотрел. Кто-то наговорил на нее.
Неопределенно мотнув головой, паренек заглянул в котомку.
– Здесь ничего запрещенного нет? А то, может, оружие надумал передать? – ухмыльнулся он.
– Да какое оружие? – отмахнулся Николай. – Бульбы немного да сала! Хочешь, я и тебе принесу? – Пытаясь спасти мать, он хватался за этого паренька, как за соломинку. – Ты скажи, мне не жалко! Только
Полицай отвел взгляд в сторону:
– Ладно. Ты, это, ты иди! Тут посторонним околачиваться нельзя. Если увидят – обоих накажут.
Горячо поблагодарив его, Коля вернулся за забор. Приникнув к узкой щелке между досками, он остался ждать, когда часовой отправится в расположенный напротив штаб, чтобы замолвить словечко о его матери.
Однако полицай и не собирался этого делать. Подозвав одного из тех, кто разбирал забор, он предложил разделить с ним содержимое передачи, сквозь смех отпуская скабрезные шутки в адрес «доверчивого дурачка».
Горькая обида клещами сдавливала горло Николаю, когда он, поднимая сандалиями пыль, бежал обратно к отчему дому. В голове вновь рисовались картины мести. Одна страшнее другой. Только теперь в них присутствовали полицаи, которых он сейчас ненавидел даже больше, чем гитлеровцев…
Павел Игнатьевич по-прежнему сидел на крылечке, дожидаясь его возвращения. Услышав рассказ заплаканного паренька, старик велел ему немедленно забрать у соседей сестру, после чего отвел обоих в свой дом. Оставив ребят на попечение супруги, Всеславы Валентиновны, Тихонович тут же стремительно исчез.
К вечеру по селу поползли слухи: завтра фашисты собираются казнить всех задержанных. От страха Коля впал в ступор. Он не знал, что делать. Друзья не оставили его наедине с бедой. Дождавшись темноты, они огородами пробрались на задний двор стариков Тихоновичей. Собравшись в глубине сада под старой развесистой яблоней, подростки, со свойственной их возрасту горячностью, мешая друг другу, стали наперебой предлагать различные способы спасения обреченных на гибель людей.
Ближе к полуночи вернулся Павел Игнатьевич. По сосредоточенным лицам ребят он догадался, о чем шел разговор. Отругав за неосторожность – местным запрещалось появляться на улицах в столь поздний час, – старик велел всем расходиться по домам, строго-настрого наказав самим ничего не предпринимать.
3
В ту ночь Павел Игнатьевич не спал. Еще не успели первые петухи оповестить жителей села о начале нового дня, как он проводил жену до леса. На краю луговой поймы супруги расстались. Прощание было недолгим. Согнувшись под тяжестью взваленного на плечи пузатого мешка с продуктами и самыми необходимыми вещами, дородная Всеслава Валентиновна скупо обронила: «Павлуша, береги себя!» – и, взяв за руку младшую сестричку Николая, Аню, не оборачиваясь, скрылась в чащобе.
Вернувшись в дом, Тихонович не стал будить вздрагивавшего во сне паренька. Дождавшись, когда взошедшее солнце полностью оторвется от земли и пойдет гулять по небосводу, он наконец подошел к кровати.
– Вставай, Коленька, пора! – произнес Павел Игнатьевич, с исполненным мрачной решимости лицом. – Надо идти!
Вскочив на ноги, Николай протер спросонья глаза и стал быстро одеваться.
– Куда, к партизанам?
– Каким еще партизанам? Слышали бы тебя фрицы! – проворчал хозяин дома, кладя на стол краюху ржаного хлеба и большую очищенную картофелину. – Съешь по дороге!..
Виселица на центральной площади села, воздвигнутая из столбов и досок, стянутых с забора, бросилась им в глаза еще издали. Сердце Коли заколотилось в предчувствии чего-то неотвратимого и ужасного. С побледневшим лицом он повернулся к старику:
– Пал Игнатьич, что это? Это для кого?
Тихонович ускорил шаг.
Как и накануне, гитлеровцы вновь согнали всех жителей на площадь, окружив ее живой цепью из полицаев и прибывшего ночью отделения эсэсовцев. Не сумев вовремя укрыться, Коля с Павлом Игнатьевичем оказались в самом центре толпы. Долго ожидать появления гауптмана с переводчиком не пришлось. Покинув в сопровождении автоматчиков здание бывшего колхозного правления, расположенного на другой стороне площади, оба офицера с важным видом вершителей судеб прошествовали к столу, установленному напротив виселицы. Из амбара вывели всех пятерых арестованных.
Бросив взгляд на людей, толпившихся у забора, Акулина сразу заметила сына. В светлой курточке из тонкой парусины, Коля выделялся среди темной массы. Сердце матери забилось в тревоге: «Почему не скрылся? Зачем пришел? Где Анечка?..» Опасаясь привлечь к нему внимание фашистов, она отвела глаза в сторону.
Толпа на площади застыла в безмолвии. Согнанные в загон, словно скот, люди испуганно взирали на происходящее. Какое-то время не слышен был даже детский плач. Но вот кто-то из женщин первым всхлипнул. Тут же над головами прокатилась робкая волна недовольства, и вскоре вся площадь загудела. Народ требовал отпустить ни в чем не повинных односельчан.
Коля тщетно пытался перехватить взгляд матери. Нащупав в кармане складной перочинный ножик, он был готов в любое мгновение броситься на ненавистного врага. Почувствовав, как забеспокоился подросток, Павел Игнатьевич, опустив тяжелую руку на его плечо, прошептал:
– Ты, Коленька, от меня не отходи! И давай без глупостей!..
Старый учитель понимал, какая буря творилась сейчас в душе мальчишки. Страх за родного человека, густо замешанный на злости, мог довести до срыва, что неотвратимо привело бы к катастрофическим последствиям. И матери бы не помог, и себя погубил…
Участь арестованных была предрешена. Всех их ожидала смерть. Гитлеровцам был необходим показательный суд, чтобы донести до населения: мы здесь навсегда.
Сохатый приказал помощникам подвести к столу одного из арестованных. Перед ними, с какой-то виновато-растерянной улыбкой, с растрепанной головой и всклокоченной седой бородкой, предстал старик лет семидесяти. Жалкий вид человека, одетого в мятую рубаху навыпуск, в заплатанных штанах и древних, истоптанных башмаках, рассмешил гитлеровцев. Повернувшись к переводчику, гауптман что-то лениво обронил и, махнув рукой, отправил старика обратно.