По соседству с герцогом
Шрифт:
– Это очень плохо, – еле слышно ответила Дейдре. – Как ужасно для тебя.
Мэгги оставила свою позу, и начала перебирать покрывало пальцами с хорошо обкусанными ногтями.
– Это сделал врач.
– Полагаю, лучше он, чем Фортескью.
Мэгги не поднимала глаз.
– Он сказал, что ты все равно можешь умереть.
Внезапно Дейдре больше не хотелось, чтобы ее боль поскорее прекратилась.
– Тогда я доказала ему, что он не прав.
Мэгги продолжала свое зачарованное изучение шитья на покрывале.
–
Дейдре попыталась улыбнуться.
– Мэгги, я счастлива это слышать, но я на самом деле очень устала…
– Так как ты теперь не можешь иметь детей.
Ах. Оказалось, что она только думала, что прежде испытывала боль. Сейчас Дейдре испытала настоящую агонию. Она закрыла глаза от этой муки, но была слишком слаба, чтобы сопротивляться тихому болезненному возгласу, сорвавшемуся с губ. Никаких собственных детей.
Она была так тщеславна и глупа, думая о том, чтобы сохранить свою фигуру и амбиции в обществе, полная решимости отложить пугающее деторождение на самый последний из возможных моментов.
Это и в самом деле было ужасным наказанием, но, возможно, не полностью незаслуженным. В конце концов, она ведь была беспечна в отношении Мэгги, не так ли? Дейдре впустила Баскина в дом, подвергнув Мэгги опасности и уничтожив своих собственных нерожденных детей просто потому, что ей хотелось впитать его щенячью преданность.
Шрам поперек ее живота будет большим и безобразным, это девушка могла сказать уже сейчас. Ее тело теперь было испорчено навсегда, совершенство, на котором она строила все свое существование, уничтожено. Но Дейдре это нисколько не заботило. Она с радостью будет носить шрамы по всему телу, если только это поможет ей снова стать невредимой изнутри.
Она едва осознала, что Мэгги тихо соскользнула с матраса. Ей нужно было остановить девочку, ободрить ее, сделать то, что способны делать матери – но слабость сделала ее слишком медлительной и Мэгги ушла к тому времени, когда девушка открыла глаза.
Постель казалась одиноким, холодным морем вокруг нее, роскошный атлас и шелк – прохладными по сравнению с ее разгоряченной кожей. У меня лихорадка, тупо осознала Дейдре. Кажется, она все же может умереть, как и предсказал доктор.
Она попыталась, всего лишь на мгновение. Девушка пыталась отпустить все, желая исчезнуть, пыталась заставить свое сердце прекратить перекачивать кровь, которая все еще сочилась из раны. Тишина все росла и росла, до тех пор, пока Дейдре не смогла услышать свое непослушное сердце, которое все еще билось для ее чувствительного слуха. Это не имело смысла. Она провела всю свою жизнь в борьбе. Она понятия не имеет, как нужно сдаваться.
Итак, если она не может сдаться, то как она должна продолжать жить?
Колдер… о Боже. Колдер уже должен знать. Врач, несомненно, позволил маркизу узнать, что его надежды на наследника разбиты. Кажется, она снова подвела его.
Бедный Колдер. На самом деле было слишком плохо, что она не умерла. Теперь он обременен раненой, покрытой шрамами, бесплодной женщиной, которая на самом деле ему не слишком нравится. Если бы ему пришлось выбирать снова, то Дейдре не была бы его вторым выбором, она стала бы последним!
Слезы потекли из внешних уголков ее глаз, сбегая по щекам и просачиваясь в уши. Дейдре предпочитала рыдать в подушку, но сейчас она была слишком больна и слаба, чтобы перевернуться. Эта патетическая мысль раздувала масштабы ее слез, пока они не превратились в поток, до тех пор, пока девушка не прижала ладони ко рту, чтобы заглушить судорожные рыдания. Казалось, что они никогда не прекратят сотрясать ее ноющее тело и иссушать ее и без того малые силы. Она даже не осознала тот момент, когда рыдания снова перешли в сон.
Колдер вошел в огромную спальню маркизы и тихо прошел по толстому ковру, чтобы взглянуть на стройное, хрупкое сокровище, которое он осторожно положил в центр гигантской кровати. Она все еще спала, но когда он провел кончиками пальцев по ее щеке, то ему очень захотелось поверить, что лихорадка спала.
Кресло ждало его рядом с кроватью. Маркиз упал в него, не глядя, потому что уже провел в нем много часов.
Его пальцы стали влажными, прикоснувшись к ее лицу. Неужели лихорадка прошла? Неужели она плакала в бессознательном состоянии?
Дейдре не знает. Она не могла знать. Он сделал все, чтобы об этом не говорилось вне его кабинета. Врач прошептал это ему, будто сообщая о позорном поступке.
– Есть повреждение, милорд. Больше от извлечения пули, хотя это должно было быть сделано. Женщины – деликатные создания. Даже сильный удар в эту область может сделать ее бесплодной… но пуля? Я боюсь, что есть лишь малая надежда на то, что она сможет когда-либо зачать.
Колдер слушал и машинально кивал в ответ на торжественную речь мужчины, но все о чем он мог думать – «она жива!».
Ему было чертовски наплевать, если она не сможет подарить ему наследника. Он был дьявольски занят тем, что старался не завыть от радости, что сейчас сидит рядом с ней, а не стоит рядом с ее могилой.
Она не должна узнать. О, может быть, Колдер расскажет ей когда-нибудь, если она будет волноваться по поводу отсутствия у них детей, но сейчас и все предстоящие годы он намеревался сделать так, чтобы его жена была слишком счастлива, чтобы излишне беспокоиться. У них есть Мэгги, и он полностью готов совершить набег на ближайший приют, чтобы наполнить дом детьми, если она захочет этого. Колдер предположил, что у него есть сноровка для совершения преступлений.