По Старой Смоленской дороге
Шрифт:
А заодно выяснить бы, как устроены немецкие бронеколпаки, которые наши называют «лошадиный череп», «краб». А может быть, у этих дотов различное устройство и оборудование?
Квашнин снова вгляделся в пленного, сидевшего сбоку; тот не спускал воспаленных глаз со сцены.
Что известно этому обер-ефрейтору с испуганным лицом, который, однако, пытается время от времени выглядеть независимым и даже высокомерным? И что удастся вызнать у него? Может, генерал-лейтенант Траут уже убрался со своими штурмовиками из этой округи и его траншеи заняла другая дивизия? А может, противник готовится к отходу на новый рубеж? Не повторить бы нам ошибку под Вязьмой,
Пора бы закруглиться с этим концертом и отправить «языка» в разведотдел дивизии. В прошлый раз «языка» отвозил в штаб Привалов. Да, вряд ли старший сержант вернется на фронт, ему бы как-нибудь прожить без костылей в тылу…
Разведчиков ждет отдых, а вот у него, у капитана, хлопот полон рот. Нужно еще написать похоронное письмо родным Лавриненко; чем больше детей, тем тяжелее отправлять извещение…
«Пал смертью храбрых…» — так пишется во всех случаях, даже когда убитый сплоховал, смалодушничал в своем последнем бою или погиб по-глупому.
Но что касается Лавриненко, он в самом деле был из самого храброго десятка.
Впрочем, бывает и так, что труса дома больше любят и дольше оплакивают, чем иного героя…
Капитан Квашнин отчужденно прислушивался к веселому гулу зрительного зала и все с большим нетерпением ждал конца концерта.
Он был очень доволен, когда все участники концерта, держась за руки, вышли на сцену и спели на прощание:
Так будьте здоровы, Желаем вам счастья, А мы уезжаем В соседние части!После концерта подполковник обошел разведчиков, каждого поблагодарил от лица службы, каждому пожал руку, сообщил, что представлен к награде.
Когда очередь дошла до Беспрозванных, Ноль-ноль что-то приватно доложил подполковнику. Поскольку помкомвзвода шептать не умел, Беспрозванных расслышал:
— …лично спас старшего сержанта…
Подполковник заинтересованно посмотрел на Беспрозванных, задержал взгляд на его крепко сколоченной фигуре. Тот стоял понурясь, опустив плечи.
— А почему невеселый? — спросил подполковник. — Кажется, тебе и клоун настроения не прибавил. Или устал? Мы ведь с замполитом пригласили на концерт желающих. А ваш помкомвзвода — рад стараться! — выдал приглашение за приказ. Что же это ты, Храпченко, опять дров наломал? Куда их тебе столько? Зима-то на исходе…
Ноль-ноль стоял, держа руки по швам; он виновато потупился и молодцевато отступил на шаг.
Он умело вел себя в минуты, когда начальство ругало и когда хвалило. Он был убежден, что правильный подход к начальству и отход от начальства — основа военной службы, они важны не менее, чем зычный голос и бравый вид. Когда начальство хвалило, на лице помкомвзвода было написано: «Всегда рад стараться. Вы же знаете, какой я служака. Ваш приказ для меня — закон!» Ну, а если начальство его ругало (что случалось значительно чаще), то всей позой и выражением лица Ноль-ноль подчеркивал, что рвется поскорей исправить допущенную оплошность или выполнить любое новое поручение.
Вот и сейчас на лице помкомвзвода можно было прочесть только преданность и рвение.
Подполковник махнул рукой и отвернулся.
— Разрешите обратиться, товарищ подполковник, — неуверенно попросил Беспрозванных.
— А что разрешить?
— Отлучку в медсанбат. За день успею туда и в обрат. Проведать Привалова, старшего сержанта. Шинель, вещмешок доставить.
— Ну что же… Только пройдет ли машина после такого снега? В Спас-Вилки дорога известная: Иван прошел — вот и вся дорога.
— А я как раз и есть Иван, — улыбнулся Беспрозванных и переступил с ноги на ногу.
— Машина утонет в первом сугробе, — гаркнул помкомвзвода; он сделал шаг вперед, держа руки по швам, ел глазами начальство.
— Тогда возьмите розвальни. А вы, Храпченко, обеспечьте лошадей.
— Есть обеспечить лошадей!
— Лучше всего возьмите на гаубичной батарее. Скажите я приказал. Там лошади поубедительнее. Все-таки овес жуют… Кстати, и у меня поручение есть. Привалов-то наш уже не старший сержант. Сегодня из дивизии прислали приказ. Младший лейтенант! Возьмите в строевой части копию приказа, отвезите в медсанбат. Может, и не придется Привалову больше командовать, но пусть хоть в офицерских госпиталях отлежится…
— Есть отлежаться в офицерском госпитале! — нелепо гаркнул Ноль-ноль.
Он бойко повернулся через левое плечо кругом и зашагал к землянке, каждым шагом подчеркивая свою исполнительность.
Шел он бодрой походкой, но в расстроенных чувствах. Вот и Привалов обскакал его со званием. Шутка сказать, как выдвинулся — младший лейтенант!
«Везет же человеку!» — подумал с завистью помкомвзвода, совершенно забыв в ту минуту, кому он завидует, забыв, что Привалов тяжело ранен, еще неизвестно, поставят ли его на ноги военврачи разных рангов или запишут в инвалиды. Помкомвзвода не видел Привалова после ранения и никак не мог представить себе этого удачливого, самоуверенного, веселого, пышущего здоровьем парня на госпитальной койке беспомощным, страдающим, а может быть, безногим…
В землянке уже знали, что Привалову присвоено звание младшего лейтенанта. Судили и рядили — вернется он в полк или напрочь отвоевался. Шульга принялся рассказывать чудеса про офицерские госпитали. Его послушать, есть такой госпиталь, где дают обед из четырех блюд и каждый день компот, где пять раз в день меряют температуру, а клизмы делают из газированной воды.
Евстигнеев опять принялся ворчать: правильно, что командирам выдают офицерский паек, но после ранения все становятся равны, и солдата в госпитале следует кормить и поить так же, как офицера и даже генерала — невзирая на чины!
Матусевич заявился в землянку для того, чтобы собрать вещи Привалова. Нужно поглядеть, что у него там в сидоре.
Так и есть, на добрую половину он набит письмами; иные конверты и треугольники даже не распечатаны. Матусевич растерянно подержал в руках толстую пачку фотографий, затем перебрал их, не задержавшись взглядом ни на одной девице. При этом вполголоса напевал любимую песенку Привалова:
Вся земля девчат полна, А Маруся лишь одна. На какую ни взгляну, Вижу лишь ее одну. В продолжение двух лет Я вожу ее портрет. Я вожу ее портрет — Может, зря, а может, нет.