Шрифт:
Я ШЕЛ К ТЕБЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА
ФОРМА ОДЕЖДЫ ЗИМНЯЯ
Повесть
С наступлением сумерек погода пошла на улучшение: небо плотно затянуло облаками, они быстро темнели. А вечером выпал снежок, поднялся порывистый ветер и даже по укромному оврагу пошла гулять поземка. Можно поручиться, что
Ветер наотмашь хлестал по лицу, глаза лепило колючим снегом, но такая мелочь не могла испортить Привалову настроения.
Он быстро добрался до землянки, врытой в западную крутость оврага.
Вошел, стряхнул снег с ушанки, обмел ею плечи и грудь, повесил шинель на гвоздь и — к печке.
Рослый парень, из новеньких, предупредительно подвинулся. Привалов присел на корточки и протянул руки к раскаленной печке, едва не касаясь пальцами багрово-сизой жести.
— Погода по заказу, — весело сообщил он. — Наша, разведчицкая…
— А чего развеселился-то? Только волков морозить, — проворчал Евстигнеев. — Мне такая погода не с руки. Если бы ставить свои мины… А разгребать чужие… Снегопад не уймется — миноискатель и вовсе откажет. Много ли угадаешь в сугробе? Я подслушиваю мины только на полметра.
— Там место открытое, взгорок. Сугробам взяться неоткуда.
Привалов отогрелся, залез на хвойную лежанку, попиликал на губной гармошке песенку «Как за Камой за рекой», потом достал старенький планшет — подарок генерала — и принялся за письма.
Он вел обширную переписку. Переписка затеялась осенью, когда Привалов, по его выражению, занял круговую оборону на госпитальной койке в Лефортове, а «Комсомольская правда» напечатала очерк «Охотник за „языками“» и поместила снимок. Привалов снялся при всех наградах, непослушный чуб, белозубая улыбка — парень хоть куда! В очерке упоминалось, что Привалов холостой, и был указан номер его полевой почты.
Автор и не подозревал, как своим очерком он осложнит работу полевой почты. Привалов давно вернулся к себе в батальон, а вдогонку шли толстые пачки конвертов и треугольников: девицы присылали свои фотографии.
Обычно письма заканчивались присказками, прибаутками, вроде: «Жду ответа, как соловей лета», «Вспоминай порою, если этого стою», «Лети с приветом, вернись с ответом» и т. д. Ткачиха из Вичуги даже стихами выразилась:
Писать красиво не умею, А как умею — так пишу, Всего хорошего желаю, Не забывать меня прошу!«Не забывать!» А как запомнить, если все девицы на одно лицо?
Перепиской Привалова был недоволен лейтенант Тапочкин. Он так посматривал на толстые пачки писем, доставленных батальонным Харитошей, словно налицо было нарушение правил, словно каждому полагается получать в месяц одно-два письма — и давайте не будем, товарищи, нарушать установленный порядок. Добавочная нагрузка для военной цензуры! Это ведь нужно держать лишнего сотрудника, чтобы тот просматривал корреспонденцию Привалова.
Однажды капитан распорядился, старательно при этом хмурясь:
— Ты, Привалов, бери сидор и сам отправляйся за письмами, пока наш письмоносец грыжу не заработал…
Наконец Привалов дописал письмо, заклеил конверт, упрятал планшет, достал ватные штаны, телогрейку и тоже стал переодеваться.
В землянке становилось все более толкотно и суматошно.
Сапер Евстигнеев, обладатель самых крупнокалиберных валенок во взводе, наматывал еще одни портянки, третьи по счету.
Напротив Евстигнеева на хвойных нарах сидел новенький и возился с автоматом. Он разобрал спусковой механизм и слегка смазал его веретенным маслом: знал, что в сильные морозы автомат чаще всего отказывает из-за сгустившейся смазки под спиралью-улиткой внутри магазина. Затем новенький перезарядил магазин, перетрогал-осмотрел каждый патрон. Попадаются иногда патроны, у которых капсюли слишком глубоко сидят в дне гильзы, вот они-то и дают осечки, лучше их отсортировать.
Евстигнеев долго возился со своими слоновьими валенками и ворчал. Он поглядел на новенького и вспомнил, как поругивали автоматы в начале войны. Дескать, и огонь из автоматов шальной, неприцельный, шуму много, а толку — чуть; этими автоматами, дескать, только наводить панику на отпетых трусов.
— А почему хаяли автоматы? — Евстигнеев очень строго уставился на новенького, тот растерянно заморгал. — Потому только, что своих автоматов не смастерили. Вот сколько раз тебе, паренек, пришлось бы перезарядить винтовку, пока я расстреляю диск до пуговицы? — Евстигнеев и рта не дал новенькому раскрыть. — Двенадцать раз пришлось бы тебе хлопотать с обоймой. Зачем же хаять такое горячее оружие?
Привалов не принимал участия в неторопкой, тихой беседе, которую вели сидящие возле печки.
Кто-то решил перед разведкой обменяться кисетами — на дружбу.
Слышались обрывки разговора:
— …непогода — лучшая погода. Самое вёдро для нашего брата…
— …и что еще жалко — не покатал Лешку на двухэтажном троллейбусе. А ведь обещал ему…
— …только бы немец сегодня не активничал…
— …мне из-за детишек помирать нельзя…
— …а мне нельзя помирать потому, что не завел еще детишек…
— …темнота, конечно, штука удобная. Но если свои ноги заблудятся…
— …а ноги всегда приведут человека туда, где он сложит свою голову, — это подал голос Джаманбаев. Его нетрудно узнать по акценту.
Привалов успел тем временем побриться. Он перехватил уважительный взгляд плечистого новичка и не без рисовки пояснил:
— Запомни, парень. В разведку ничего лишнего брать с собой не положено. Я и так четыре гранаты беру да запасной диск. Зачем еще свою щетину таскать?!
Круглоголовый широкогрудый парень торопливо кивнул и продолжал исподтишка поглядывать на старшего сержанта.
Он завидовал, завидовал его лихой самоуверенности. Как это старшему сержанту удалось выработать такое самообладание? Бесшабашная смелость охотника, удачливого охотника. Иначе не стал бы он так улыбаться, когда надписывал и заклеивал конверт, не мог бы так уверенно водить бритвой по щекам, не наигрывал бы так беззаботно на трофейной губной гармошке и не напевал:
Как за Камой за рекой Я оставил свой покой: Возле города Тагил Я Марусю полюбил.