По стопам Господа
Шрифт:
Что-то внутри меня похолодело.
Взгляд Рейчел стал рассеянным. Она вся ушла в воспоминания.
– Мой отец видел, как убивали его отца. Даже по стандартам фашистского лагеря это исключительный случай. Войска союзников приближались, и эсэсовцы ликвидировали заключенных. Один охранник изобрел «игру»: миловал того заключенного, который своими руками убьет другого несчастного. Конечно, мой дедушка отказался выжить таким способом. Он был хирургом в Берлине. Встречался с Фрейдом, переписывался с Юнгом…
Эта семейная история заставила меня совсем другими глазами посмотреть на профессиональную
– Охранник забил моего дедушку до смерти на глазах семилетнего мальчика, моего будущего отца. И мальчик раз и навсегда решил для себя, что Бог, который позволяет такое, достоин не молитвы, а проклятия.
Мне хотелось сказать что-нибудь успокаивающее. Но что можно сказать, когда слышишь такое?
– Моему будущему отцу повезло – он получил разрешение эмигрировать в Америку. Его приютили дальние родственники в Бруклине. – Рейчел печально улыбнулась. – Дядя Милтон, простой слесарь и верующий человек, яростно возмущался тем, что мальчик отпал от Бога и наотрез отказывается ходить в синагогу. Однако дядя Милтон понимал, через что мальчик прошел, и оставил его в покое. Когда отец достиг совершеннолетия, он сменил фамилию Вайс на Уайт, переехал в Куинс и прекратил видеться с приемными родителями, только деньги им посылал. Затем он женился на равнодушной к религии нееврейке – и я получила подчеркнуто атеистическое воспитание.
Я слушал и ушам своим не верил. Вот как бывает: сто раз видишь человека на американской улице или в офисе и понятия не имеешь, какая за этим лицом трагическая эпопея.
– Отлученная от религии, я чувствовала себя чужой среди друзей – все они ходили в церковь или в синагогу. Религия притягивала меня как запретный плод, будила любопытство. Когда мне исполнилось семнадцать, я разыскала дядю Милтона. Он рассказал мне то, о чем умалчивали родители.
Многие маленькие тайны личности Рейчел вдруг обрели для меня смысл. Мне стали понятны и ее строгие наряды, и ее профессиональная холодноватость в общении, и ее яростное неприятие насилия…
– В том, что я стала настоящей еврейкой, – продолжала Рейчел, – больше личных эмоций и политического вызова, чем веры и желания угодить Богу.
– Ну, это не так уж плохо.
– Плохо, плохо! Если ты спросишь, как я понимаю Бога, мой ответ не будет иметь ни малейшего отношения к Торе или к Талмуду. Я своего Бога вывела из того, что видела в собственной жизни.
– Любопытно! И как же ты понимаешь Бога?
– Я считаю, что акт Творения заключается в создании чего-то, доселе не существовавшего. Но раз Бог есть Совершенство, то он может сотворить доселе несуществовавшее только одним способом: создав Несовершенное. Чтобы создать нечто, на Него непохожее, он вынужден создавать Несовершенное! Понимаешь? Все совершенное есть Бог. А мы – остальное.
– Понимаю.
– Я верю в то, что людям, дабы они отличались от Бога, дана возможность выбирать. Свобода воли. И свобода воли имеет смысл лишь в том случае, если за неверным выбором следует весьма реальная боль. Именно поэтому столько зла в мире. Я не знаю, в рамки какой религии можно втиснуть мои взгляды, и мне плевать: это моя вера, другой мне не надо.
– Ты удачно объясняешь мир в том виде, в котором он сейчас существует.
– Думаю, этого мы никогда не узнаем.
– А надо бы. Наше солнце, если верить ученым, намерено гореть еще как минимум пять миллиардов лет. Даже если Вселенная перестанет разлетаться и действительно кончит Большим сжатием – противоположностью Большого взрыва, то это произойдет не раньше чем через двадцать миллиардов лет. Если человечество само себя не уничтожит, у него впереди уйма времени, чтобы ответить на этот вопрос. А возможно, и на все остальные вопросы.
Рейчел улыбнулась.
Вглядываясь в ее темные глаза, я постепенно понимал, как ничтожно мало я о ней знаю.
– Ты хоть и прикидываешься заурядной, – сказал я с ласковой улыбкой, – но обычной тебя не назовешь. Эх, вот бы тебе поговорить с Филдингом!
– А что он думал о Боге?
– У Филдинга было особое отношение к проблеме Зла. Христианин по воспитанию, он не уставал повторять, что иудаизм и христианство никогда всерьез не рассматривали проблему Зла.
– То есть?
– Он говорил, что по законам логики из трех догм: "Бог всемогущ", "Бог есть Добро", "Зло существует" – могут быть разом истинными только какие-то две.
Рейчел глубокомысленно кивнула.
– Филдинг полагал, что только восточные религии были по-настоящему монотеистическими, ибо лишь они признают, что и Зло имеет началом Бога. Они не пытаются списать существование Зла на происки некоей второстепенной фигуры мироздания типа Сатаны.
– А ты сам что думаешь? – спросила Рейчел. – Откуда Зло в мире?
– От человеческого сердца.
– Дэвид, сердце всего лишь насос для перекачки крови!
– Ты знаешь, что я имею в виду. Все зло идет из души, из темного колодца, где примитивные инстинкты смешиваются с высоким разумом. Видя злодеяния, на которые способен человек, трудно за всем этим видеть божественный план. Вспомни ту же историю твоего дедушки!
Рейчел схватила меня за руку и с почти горячечной убежденностью произнесла:
– В день, когда мой дедушка погиб, он вполне мог прикончить своего будущего убийцу. Они находились в каменном карьере – один охранник и трое заключенных, которым было нечего терять. Но мой дедушка не сделал этого.
– Почему? – спросил я, пораженный тем, сколько страсти она вкладывала в свои слова.
– По-моему, он знал то, что мы забыли.
– Что именно?
– Поднявший оружие на врага своего, становится ему подобен. Иисус знал это. И Ганди.
– Даже если рядом сын, нуждающийся в защите? И в этой ситуации подставить другую щеку и пожертвовать собой?
– Убивать нельзя ни в каком случае, – категорическим тоном произнесла Рейчел. – Если бы мой дедушка убил охранника, его бы, наверное, казнили в тот же день – вместе с сыном. Будущее скрыто от нас. Именно поэтому то, что я вчера совершила, потрясло меня до… до умопомрачения! Я подняла твой револьвер и выстрелила в человека. А результат?
– Ты спасла мне жизнь. Да и себе заодно.