По светлому следу (сборник)
Шрифт:
— У вас есть еще какие-нибудь сообщения? — спросил старший лейтенант.
— Это, пожалуй, самое важное, — ответил Голубев. — И потом это совершенно точно, а все остальное, к сожалению, не очень определенно…
— Ну, тогда продолжим наш разговор несколько позже, — заключил старший лейтенант и поспешил к своему начальнику.
СОМНЕНИЯ МАЙОРА КИРЕЕВА
Хмуро всматриваясь в отражение своего намыленного густой пеной лица, майор Киреев перебирал в памяти события последних дней.
Внешне все как будто обстояло благополучно. Последняя
Киреев, однако, все еще не хотел верить в эту слишком уж легкую, как казалось ему, победу. Конечно, положение у Иглицкого было почти безвыходным. Контрразведчики обложили его, как дикого зверя. Он почти не отстреливался: выстрелил всего три раза, да и то, видимо, для того только, чтобы сдержать осаждающих и выиграть время.
Зачем, однако, понадобилось ему это время? Связаться по радио со своим резидентом? Может быть. У него ведь нашли рацию — он и ее сдал при капитуляции.
Но что же он мог сообщить по радио своему резиденту? О безвыходности положения и намерении сдаться советской контрразведке? Едва ли…
А между тем Счастливчик совсем не выглядел побежденным, когда он с поднятыми руками вышел из дачи.
Киреев провел безопасной бритвой по намыленной щеке и поморщился — лезвие издавало какой-то дребезжащий звук, из чего следовало, что оно «не берет». Киреев плотнее закрепил его и принялся за другую щеку.
Отвлеченный на несколько секунд неполадкой с бритвой, майор снова вернулся к прежним мыслям. Он никак не мог избавиться от ощущения, что Иглица кий провел его, обманул. У Счастливчика был за пле"чами не один год агентурной работы чуть ли не во всех европейских государствах. Такие хищники не сдаются так просто…
Но что же делать со своими сомнениями? Пойти к полковнику Никитину и высказать все? С ним можно, конечно, поговорить откровенно — он чуткий, пой, мет, пожалуй, причину сомнений, но потребует и более убедительных фактов. А где возьмешь их?
…Полковника Никитина тоже весь день беспокоили тревожные мысли о Иглицком. «Интересно, что думает обо всей этой истории майор Киреев?» — не раз задавал он себе вопрос.
Полковник знал Киреева уже довольно давно. Не раз им приходилось вместе выполнять серьезные задания генерала Сомова. Работа почти всегда была напряженной, нервной. Полковник Никитин в такой обстановке бывал неразговорчив. Он требовал от своих подчиненных, чтобы они понимали его с полуслова, по скупому жесту, по мимике, по выражению глаз. Киреев в такой обстановке был идеальным помощником. Но главное его достоинство заключалось в том, что он умел предугадать очередной ход врага. Это не было, однако, лишь утонченной интуицией, сверхчутьем, которым так любят похвастаться некоторые разведчики. Киреев больше полагался на рассудок, на строгие законы логики. К тому же, как истинный контрразведчик, он обладал не только трезвым умом, но и фантазией.
Размышления полковника Никитина прервал дежурный офицер, доложивший, что майор Киреев просит принять его по срочному делу.
— Легки же вы на помине, — проговорил Никитин, протягивая руку Кирееву, когда тот вошел в его кабинет. — Я только что думал о вас и хотел даже послать за вами.
Пристально посмотрев в глаза майору, он добавил:
— Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что вы зашли ко мне в связи с делом Иглицкого?
— Так точно, товарищ полковник, в связи с этим. Мне хотелось бы кое-что… — начал было Киреев.
Но Никитин замахал на него руками:
— Только не выкладывайте пока ничего! Дайте-ка прежде мне самому высказать свои соображения. Проверить, так сказать, свои способности в области логики.
Никитин был нервным человеком, но почти никто не замечал этого, так как полковник умел скрывать свои чувства. Он мог шутить и посмеиваться даже тогда, когда ему было вовсе не до шуток. Майор Ки- реев, однако, знал Никитина лучше других, и его не обманывал шутливый тон полковника. Да и сам Никитин недолго скрывал свое беспокойство. Походив в задумчивости по кабинету, он проговорил уже совершенно серьезно:
— Смущает меня в этом деле легкость нашей удачи, Антон Иванович. А когда имеешь дело с таким противником, как Счастливчик, легкая удача не может не показаться подозрительной… Достаточно ли хорошо знаете вы, кто такой Иглицкий?
Киреев попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись и выпуская дым через нос, ответил торопливо:
— Прежде всего, он очень опытный агент международной категории и, конечно, такой же Иглицкий, как и Хмельницкий.
— А то, что он племянник одного из крупных промышленников Западного полушария, — прищурясь, спросил Никитин, — и то, что у него диплом воспитанника Колумбийского университета, вам известно?
— Нет, это мне не было известно, но я и без того все время чувствовал, что противник он опытный и очень опасный.
— А раз так — значит, не мог он просто сдаться нам, даже попав в ловушку, — заключил Никитин. — Посмотрим, однако, что он мог предпринять в создавшейся обстановке. И Иглицкий и его начальство хорошо знали, конечно, цену чертежам Гурова. Было известно им и то, что Гуров и его сотрудники вложили почти полугодовой труд на одно только их изготовление. Нетрудно было догадаться также, что, до утверждения оригинала этих чертежей директором научно-исследовательского института, существуют они в одном экземпляре. Обстоятельство это я особенно подчеркиваю по той причине, что в случае исчезновения или уничтожения чертежей пришлось бы немало потрудиться, прежде чем удалось бы восстановить их. А Иглицкому, попавшему в безвыходное положение, достаточно было чиркнуть спичкой, чтобы уничтожить чертежи Гурова. Почему же он не сделал этого?
Задав вопрос, Никитин молчал так долго, что Кирееву стало казаться, будто он ждет от него ответа. Майор уже открыл было рот, но полковник сердито махнул на него рукой и торопливо заключил свою мысль:
— Иглицкому, значит, нужно было вернуть нам чертежи Гурова, чтобы усыпить нашу бдительность! Создать впечатление полной капитуляции, тогда как на самом деле он, видимо, нашел какой-то иной путь похищения этих чертежей… Но какой? Рация, конечно, отпадает.
— Рация отпадает только частично, товарищ полковник, — осторожно заметил Киреев. — Только лишь в смысле невозможности передачи чертежей с ее помощью. Но рация тут играет все же какую-то роль: Иглицкий ведь пользовался ею незадолго до того, как сдался нам. Лампы ее не успели еще остыть, когда я их пощупал.