По ту сторону экрана
Шрифт:
— А ты ела-то когда в последний раз, Чебурашка?
Кажется, вчера утром. Или это было позавчера?
— Какая разница? Главное, что я уже лет пять с тобой не пила.
Я поднесла к лицу янтарную жидкость, плещущуюся по тонким стеклянным стенкам. Терпкий аромат абрикоса и сливы резко ударил в ноздри, неожиданно придав сил. Сморщив нос, я сделала несколько глотков, позволив им обжечь горло и грудную клетку.
— А помнишь, что было, когда мы пили в прошлый раз? — полюбопытствовала Аллочка, тоже пригубив коньяк из собственного снифтера.
— Помню. Ничего хорошего. Но сейчас мне
— Хуже всегда может быть, — многозначительно подняла подруга вверх указательный палец. — Но, давай выпьем за то, чтобы не было.
Чуть позже мы догадались, что закусывать алкоголь было бы лучше и я нарезала на дольки яблоки и апельсины, обнаруженные в холодильнике.
Печаль и скорбь, терзавшие меня на протяжении всего дня, действительно, ненадолго отступили и к вечеру я чувствовала себя непривычно расслабленной и спокойной. Не смирившейся, нет. Я знала, что утром грусть вернется, возможно даже с удвоенной силой. Но пока состояние опьянения позволяло, я наслаждалась этим кратким мигом умиротворения и безразличия ко всему происходящему.
— Ясенева, ты что засыпаешь? — проговорила Аллочка заплетающимся языком.
— Нет, конечно, — ответила я, понимая, что мой собственный язык тоже слушается меня недостаточно хорошо, и зевнула.
Чтобы не уснуть, потянулась к макбуку, который еще ночью оставила на диване.
— Эээ, нетушки моя дорогая, — подруга оказалась проворнее и выдернула у меня из рук ноутбук прежде, чем я установила его на собственных коленях. — Я тебя знаю, ты сейчас опять Лазареву писать будешь, считая, что так можешь что-то изменить.
— Не буду я ему писать! — возмутилась я, прекрасно понимая, что именно эти мысли только что витали у меня в голове.
Собутыльница подлила еще коньяка в мой успевший опустеть бокал.
— Будешь-будешь! Хорошо, что здесь я — твоя спасительница от новых глупостей! Мы вот возьмем сейчас и найдем тебе новый предмет воздыханий, а Лазарев твой потом еще локти кусать будет! Забудешь о нем, как миленькая.
— О нееет, только не это! — в искреннем ужасе взмолилась я. — Пожалуйста, давай не будем никого искать. Я на этот сайт знакомств уже смотреть не могу!
Подруга лукаво прищурилась, и стало ясно, что план, успевший созреть в ее очаровательной белокурой голове, мне точно не понравится.
— А мы будем искать не на сайте знакомств, — довольно хлопая в ладоши объявила она. — Мы ради такого дела с тобой в клуб поедем!
— Не хочу в клуб, — призналась я, — Давай мы с тобой просто включим музыку и дома потанцуем, а?
Но она уже вызывала такси, действительно танцуя под какую-то мелодию, звучащую исключительно у нее в мыслях.
— Дома так не получится. Надо так, чтобы шумно и весело. Тогда ты мигом забудешь о своем Денисе и встретишь кого-то более достойного.
— В клубе? Я тебя умоляю…
— Ну мало ли, — развела руками она. — Как минимум, просто повеселимся.
Веселиться мне как-раз хотелось меньше всего. Хотелось спать.
Но вместо этого в ожидании такси мы выпили еще коньяка. Сознание с каждым новым миллилитром алкоголя становилось все спутанное, контуры предметов вокруг — ярче и расплывчатее. Хотя я и понимала, что
Так и с людьми. Они есть сами по себе, а мы с ними рядом разные. Сама по себе я одна, а с ним — другая. И такой, какой я была рядом с Денисом я себе нравилась, ошибочно полагая, что и ему я нравилась тоже.
Не стала противиться уговорам Аллочки и когда машина такси везла нас на другой конец города, все вокруг казалось мне глупым и бессмысленным. Собственные проблемы и переживания — ничтожными. Денис больше не был мне столь важен и необходим, как воздух. Я справлюсь и без него.
Потом все смешалось, вызывая аналогии с прошедшими похоронами. Охрана, не желающая пропускать нас в шумный и сверкающий неоновыми огнями клуб. Какие-то мои пьяные доводы, отчего-то заставившие их передумать. Лишенные изящества движения под оглушительную музыку, биты которой били по барабанным перепонкам, как земля, сыпавшаяся на полированную крышку гроба. Аллочка, сломавшая каблук туфель на танцполе. Нескончаемые приторно-сладкие коктейли, которыми нас кто-то угощал. Какие-то споры и ругань.
И Лазарев, Лазарев, Лазарев, который вопреки всем разумным доводам так и не покинул моих мыслей. Словно он был со мной в эту ночь, неотступно следовал, не желая отойти ни на минуту. Мне даже повсюду мерещился его притягательный запах, заставляющий сердце томительно сжиматься, а жар приливать к щекам.
Как я, всегда рациональная, дальновидная и благоразумная, оказалась в такой ситуации? Как позволила своей собственной жизни скатиться на самое дно? У меня ведь всегда было всё заранее распланировано и продумано? Почему я перестала слушать разум и послушала сердце? Оно в ответ выдало мне целую гамму непривычных и неожиданных чувств, заставив испытать то, что раньше было совершенно незнакомо. Я не знала, что чувства к кому-то вообще могут быть настолько важными и всепоглощающими. И настолько противоречивыми одновременно. Не это ли привело меня к такому неутешительному финалу?
Болезненно замерев посреди этой круговерти незнакомых лиц, я видела перед собой лицо Дениса. Он почему-то тепло улыбался. И заботливо убирал с моего лба волосы, растрепавшиеся во время танцев. Кажется, даже что-то говорил мне, но оглушительный гул и неразборчивый рев музыки не позволил разобрать ни слова. Я обнимала его за шею, не в силах устоять на ногах от охватившей тело слабости, а он с непривычным трепетом прижимал меня к себе. Пыталась высказать ему все, что думаю о произошедшем, но мой язык отказывался меня слушаться.
А потом водоворот вокруг неожиданно замер и стало непривычно тихо. Оглушительно, звеняще тихо, после шума, который я успела начать воспринимать как данность.
Через мгновение все вокруг погрузилось в спасительную темноту, дающую передышку моим мыслям и чувствам, и отдых телу, уставшему от этого бессмысленного и беспричинного бега.
И только где-то на грани сознания эхом отпечатался бархатный голос, который звучал и звучал. И он слишком нравился мне, чтобы я захотела, чтобы это прекратилось. Голос Дениса и то, как он произносил мое имя: