По ту сторону экрана
Шрифт:
16. Прозрение
Лишь сев в машину такси я позволила себе расслабиться и выдать нарастающий с каждой минутой страх тяжелым прерывающимся дыханием.
Прислонилась пышущим жаром виском к холодному стеклу пассажирской дверцы. Хотелось расплакаться от непонимания происходящего и бессилия. К такому жизнь меня не готовила.
Что вообще происходит? Почему к Лазареву пришли с обыском?
Он же адвокат. А даже моих теоретических знаний об уголовном процессе хватало на то, чтобы понять, что он, так называемый «спецсубъект» (прим.
«Адвокат всегда ходит по краю между «законно» и «не законно» — его слова. Так неужели он перешел эту грань? Воображение нарисовало в голове страшные картинки жестоких убийств и непонятных финансовых махинаций, от которых я отмахнулась. Скорее просто перешел кому-то дорогу, подтверждая другие свои слова о толпах недовольных.
И все же внутри все трепетало от беспокойства и собственной беспомощности. Приехав домой, я не отрываясь листала в смартфоне новостные каналы, понимая, что информация о Денисе просто обязана была туда рано или поздно просочиться, и не ошиблась.
Слитые, скорее всего, кем-то из сотрудников полиции, кадры, запечатлели, как Лазарева, с заведенными за спину руками, выводят из подъезда его дома и увозят, догадываюсь куда, в одной из полицейских машин.
«Задержан известный адвокат» — гласила подпись под фото, а из следующего ниже комментария можно было узнать, что подозревают Лазарева в хищении денежных средств в особо крупном размере… со счета бюро «S».
И вот эта приписка заставила меня напряженно сглотнуть образовавшийся в горле ком.
Вот, значит как. Денис похитил деньги со счета бюро. Но зачем ему это, если он действительно ни в чем не нуждался? Чтобы насолить отцу, которого все равно больше нет в живых? Как-то это слишком мелочно для него. Может, Сушкову?
Сомнений в причастности Лазарева к произошедшему у меня не было. А если и были хоть немного, они рассеялись после того, как я поверила содержимое микро флеш карты, содержащей сканы каких-то договоров, номера счетов, непонятные файлы, для обработки которых требовалась какая-то программа.
К вечеру зашла Аллочка, от которой за версту веяло обеспокоенностью и тревогой.
— Ты как? Я думала, опять ревешь. С момента появления в твоей жизни Лазарева, ты стала делать это с завидной регулярностью, — заявила она сходу. — Это что?
— Уголовно процессуальный и уголовный кодекс, — отозвалась я, не поднимая головы от экрана макбука.
Вопреки ожиданиям подруги, плакать мне не хотелось. Хотелось понять, что грозит Денису? Как долго он будет в изоляторе временного содержания? Могу ли я чем-то помочь или хотя бы как-то его увидеть?
— Ты что, защищать его собралась? — удивилась она.
Было бы неплохо. Но невозможно. Больше всего мне, конечно,
— Не смогу я его защищать, для этого адвокатский статус нужен. Да и сам он вряд ли действовал наобум и не предусмотрел такого развития событий. Просто хочу понять, что ему предстоит пережить, — потерла переносицу, устав хмуриться от сосредоточенности на изучаемых документах.
С момента задержания Лазарева я сама себе казалась натянутой струной и понимала, что никак не смогу избавиться от этого напряжения, пока не разберусь в ситуации. И в кои то веки я сама села за нелюбимую уголовку, потому что теперь от этих знаний зависела не оценка в зачетке, а мое собственное спокойствие. И свобода Лазарева.
— Ты же это в институте проходила? И зачем оно тебе?
Она присматривалась ко мне, пытаясь определить, действительно ли со мной все в порядке. Или вот это мое новое маниакальное увлечение уголовным правом — первый признак легкого, или не очень, сумасшествия.
— Честно, говоря, я все это успела забыть, — пробормотала я скролля просматриваемое постановление Верховного суда «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении, растрате», в попытке определиться с квалификацией вменяемого Лазареву деяния. И призналась подруге: — Он поцеловал меня. А потом его задержали.
Аллочка поджала губы и неопределенно дернула бровями:
— И ты даже мысли не допускаешь о том, что это может быть очередной его хитрой манипуляцией?
Я отвлеклась от постановления и задумалась. Мог ли он так со мной поступить? В тот момент Денис выглядел как никогда искренним, а те мгновения нежности казались проникновенными и честными. Одни только воспоминания о сладких минутах нашего поцелуя, о его прикосновениях и словах заставили краску прилить к щекам.
— Вряд ли, — коротко произнесла я, не вдаваясь в детали.
— Или ты просто видишь то, что хочешь видеть?
Ох уж эта Аллочкина забота. Я недовольно прищурилась:
— Денис не нравится тебе объективно или просто потому, что это не ты его мне «подобрала»?
— Он мне не «не нравится», — вздохнула она, пристально глядя на меня. — Просто, я вижу, как серьезно ты относишься к нему. И боюсь, что, если он разобьет тебе сердце, потом осколков не соберешь. И уже ни один «подобранный» мною вариант не поможет.
От этих слов из моей груди тоже вырвался вздох и я порывисто обняла подругу и проговорила:
— Не переживай за меня. Все будет хорошо.
Хотя в действительности не была в этом так уверена. Ситуация не располагала к тому, чтобы быть уверенной хоть в чем-то. И я чувствовала себя человеком, брошенным в море на большой глубине, не умеющим плавать и беспомощно барахтающимся в нем без малейшего понимания того, как выбраться. Когда вода заливает глаза, щиплет нос, попадает в рот обжигая солью. Но если спастись как-то и можно, то, пожалуй, лишь собственными силами.