По ту сторону грусти
Шрифт:
Тем не менее, он в очередной раз поинтересовался с невинной непринуждённостью:
– Алеся Владимировна, а как у вас с планами на неделю?
– Ну, обыкновенно - работаю, - усмехнулась она.
– А что?
– Мои сейчас в Болгарии, сам я оторваться не мог, вы же понимаете, - оправдательно вставил Казакевич.
– Но какого-то отдыха всё равно ведь хочется, и желательно культурного. А в среду открывается шикарная, масштабнейшая выставка испанской живописи: Сурбаран, Веласкес, Рибера... Может, составите компанию на открытии?
Глаза у неё загорелись. Она прикинула, что там будет и испанский посол. Может, напроситься туда
И тут их разговор прервался истошным воплем со двора:
– ЛЕ-СЯ-ВЫ-ХА-ДИ!!!
Прокурор дёрнулся, как от холодной воды. Стамбровская подхватилась и без привычной солидности проскакала к балкону (он был открыт, несмотря на прохладную погоду).
– Слышь, военщина, ты чё тут лопаешься?
Под балконом стоял Дима Батура в полной форме и довольно лыбился.
– Так ты, оказывается, не сдохла!
– Не дождётесь!
– рявкнула Алеся.
– Ну капец... Явление монарха на балконе с геранью! А я думал, за тебя сообщения бот пишет!
– Ложь и провокация! Ну и всё-таки: чего горанишь?
– спросила Алеся.
– Ты меня в неловкое положение ставишь. Я вообще-то работаю. Ко мне человек приехал.
– Леся, я тоже человек и тоже приехал, - демонстративно сурово отрезал капитан.
– Так не пойдёт. Мы не виделись уже месяц. И это притом, что я живу на Круглой площади! И официально твой товарищ. Меня ещё Влада напугала, говорит, ты тут в отшельники решила записаться, никуда не выходишь, молишься, сидишь на хлебе и воде, ты ж реально имеешь бледный вид! Я пришёл тебя спасти и увезти в прекрасные дали.
– Куда?
– помедлив, проворчала Алеся после этой тирады.
– Да хотя бы в "Старую Клайпеду". Ну, или в "Раковский бровар".
– Прям щас?
– Ну а чё там...
Алеся стояла и ощущала массу всего одновременно: злилась на капитана, радовалась его приезду, было и неловко перед Казакевичем, и смешно, ноги холодил осенний ветер, а вроде можно не надевать тяжёлый плащ... Она сама в такие моменты ощущала, с каким скрипом в мозгу проворачиваются шестерёнки. Эх, ну правда, чем выбор меньше, тем правильнее, а если его нет, то вообще сказка. Выход один: рубить сплеча не думая. И Алеся крикнула:
– Дима, я сейчас, пять минут!
Она вернулась к столу как ни в чём ни бывало и одарила прокурора самой очаровательной улыбкой:
– Михаил Семёнович, оказывается, я тоже спешу. А насчёт выставки - я согласна!
Казакевич был обескуражен таким поведением, но ничего не сказал. Они спускались с лестницы вместе. Он невпопад спросил:
– Вас куда-нибудь подвезти?
– Нет, что вы, спасибо! Сейчас не надо.
Ах, вот оно что.
– В среду к семи пришлю за вами машину, - сказал прокурор с нажимом.
– О, как чудесно, - расплылась в улыбке Алеся.
– Большое спасибо, вы так милы! Ну, до встречи!
И направилась к тому самому "нёману" с каким-то офицером: франтоватым, интеллигентным, явно из технарей. Не хотелось думать, что это он орал под балконом, но больше было некому.
Батура лихо вырулил на улицу Богдановича. На лице его лежал лёгкий отсвет радости. Он негромко включил радио. Алеся притихла и водила пальцами по кожаной обивке.
– Что-то ты невесёлая, - заметил он мягко.
– Может, просто сосредоточенная, но тебя будто что-то гложет. Если я ошибаюсь, тем лучше, - тактично прибавил капитан.
Хулиганский прилив веселья у него прошёл, и речь заметно облагородилась
– Ох, да тут много всего происходит, - растерянно пробормотала Алеся.
– Но ты нам не особо и рассказываешь, - пожурил Батура.
– И ещё тебя никуда не вытянешь!
Она снова сделала незаметный глубокий вдох. Чистая правда: её никогда нельзя было назвать заядлой тусовщицей, но теперь и вовсе забилась в келью, а если возникала потребность в блужданиях, то они предпринимались в гордом одиночестве. Не сказать, чтобы Алеся страдала от этого, но маячило перед глазами стыдное прозрачное осознание: она нарочно избегает общения и развлечений, чтобы не перемешивать свои тонкие флюиды, не сбивать настройки - а последнее время они стали уж очень чувствительными, капризными. Отдаление от друзей ощущалось как ссадина, робко, но неустанно щиплющая.
Она уставилась сквозь лобовое стекло на знакомые улицы, и они показались ей чужими, как во снах, в тех детских, мутных, неумелых, что приходили когда-то давно и быстро забывались, и были понарошку, и не сулили неприятностей. Дома и перекрёстки напоминали декорации, мастерски исполненные, и всё-таки ненастоящие.
А самое худшее, что такими же для неё становились и друзья. К Владе она неслась только тогда, когда ей было что-то нужно: или конкретная помощь, или хотя бы свободные уши. Лора для неё тоже была удобным и приятным собеседником, и к ней она тоже кидалась тогда, когда слишком уж распирали переживания. При этом она пыталась лавировать и распределять информационный поток так, чтоб для каждой из подруг предназначалось что-то своё, желательно, не особо подозрительное. Это, конечно, в идеале. Последний её визит к Владе был совсем не выдержанным. Ещё вот есть Дима. С ним тоже очень здорово и комфортно - в переписке, разумеется. С тех пор, как она ушла из Минобороны, они стали видеться всё реже и реже. Эпизодические контакты с Ариной, или Настей, или Катей, или кого там она ещё помнила со старых времён, почти уже не считались.
Если уподобить жизнь книге, то все эти люди нужны были лишь для того, чтобы сюжет не развалился. Ведь невозможно же нормальное функционирование личности без взаимодействия с обществом.
А при всей своей оригинальности Алеся отчаянно хотела быть нормальной. Она тоскливо жаждала, чтобы её - приняли.
В какой-то момент от осознания у неё захватило дух, как у ребёнка на карусели: ух!
– смотрите, я не изгой, у меня есть друзья, их не один или два, смотрите, я общаюсь, смотрите!.. А сейчас она стояла и безучастно наблюдала, как рушится её песчаный замок. Действительно, ведь все они лишь элементы антуража. Он нужен для естественности, но не более того, ведь главная линия - отношения с Андроповым. Он действительно выпил её. Почти до донышка выпил, но разве можно обвинить больного, несчастного - и любимого? Она отдаст ему столько крови, сколько нужно, ей не жалко, сделает новые надрезы для подсочки, сожмёт сильнее своё сердце...
– Леся, ну ты совсем что-то не в себе, - ласково и задумчиво произнёс Батура. Поразительны в нём были переходы от отвязности к чуткости, от технического гения к эстетству - вот уж в ком хорошо перемешалась знатная кровь. И ещё он неожиданно погладил её руку, лежащую на колене. Это было чуть неловко, но подкупающе тепло.
– Ой, прости, Дим. Я просто устала.
– Ты мне вот что расскажи, что у тебя за работа в субботу и что это за важный пан такой?
– Про Казакевича слышал?