По ту сторону костра

Коротеев Николай Иванович

Прокопьев солидно поблагодарил Андрея, и они приступили к оформлению договора. Потом шумной и веселой ватагой, отбросив торжественную степенность, пошли в дом будущего тестя.

На сговоре выпито было много и было весело. Плясали, не жалея каблуков и половиц. Правда, некоторые парни сидели задумчивые. В ухажерах Аннушка недостатка не имела, а им в тот вечер веселиться вроде бы и ни к чему.

Подвыпивший Игнат Савельич хлопал по плечам соседей и говорил:

— Нет такого зверя, чтобы не боялся человека. Все боятся. Не трусят, а силу

признают. Нет, не трусят! А уважают человека. Сам на тебя ни один даже медведь или тигр не пойдет.

Какой-то парень рассмеялся:

— Как я-то прошлым летом…

— Что ты прошлым летом?! Пальнул из дробовика — «хозяин» и пошел на тебя. Спасибо скажи, что у тебя в другом стволе жакан был. Иначе быть бы тебе в райских кущах. Зверь — он хоть, ученые говорят, ума не имеет, но привычки у него самые благородные. Тебе бы, паря, поучиться. Без нужды в тайге никто ни на кого не нападает. А от голоду и человек черт знает что сделать может. Да что животина — всякие змеи и те признают человека. Их не трогай, и они не тронут. Гады вроде, а признают. Хозяин в тайге человек — вот кто. Мы хозяева!

Поднялся из-за стола меднолицей громадой Порфирий Дормидонтович, рявкнул басом:

— За наше хозяйство! Чтоб не скудело оно и у молодых!

Гости встретили тост дружным ревом. Гуляли до утра.

Потом прошла неделя, вторая, а известий о замеченных тиграх из тайги не поступало. Все охотничьи колхозы и бригады предупредили о ловле, и они должны были сообщить о местопребывании тигрицы с двумя тигрятами.

Три дня спустя после того, как выпал снег, получили телеграмму из удэгейского селения Гвасюги от охотника Семена Кимонко:

«Верховьях Катена след тигра и двух тигрят».

Игнат Савельич хлопнул ладонью по телеграмме:

— Теперь дело за нами! Идем покупать орудия лова, Андрей.

Они пошли в аптеку. Там Прокопьев спросил самых широких бинтов и, к удивлению аптекаря, взял их целую сотню.

— Что случилось? — участливо спросил аптекарь.

— Тигров брать идем.

— Неужели столько ранений может быть?

— Нет, мы тигров бинтами вязать будем.

— Бинтами?

— Не веревками же! Веревка — она как намокнет, так разбухнет и стянет лапы тигра. А тигра-то без валенок. Чуешь?

— А выдержат бинты-то? Тигр ведь…

— Мы сплетем их, как девки косу. Выдержат!

И довольный Игнат Савельич вместе с Андреем вышли. Выступать решили наутро.

Охотничьи сборы нехитры. Винтовки всегда наготове, а положить в котомку сухари, соль да спички, пшена немного — дело не долгое.

Вечером к Андрею пришла Анна. Она сама уложила котомку, осмотрела одежду: короткую куртку из шинельного сукна, такие же брюки, калоши из сыромятной кожи — олочи, портянки с онучами. Еще к охотничьему костюму полагался ватник вместо пиджака да теплое белье. Все было в порядке.

Прощаясь, Андрей обнял Анну:

— Вот вернемся с тиграми, такую свадьбу закатим!

—

Ты о ней, как о подарке, говоришь. Не надо мне подарка такого. Сама навязалась. Ни о чем не прошу. Только нет мне свету без тебя. Что хошь со мной делай.

— Аннушка! Зачем ты так?.. Анна прижалась к нему:

— Стыд, гордость забыла. Зачем они мне? Нет мне свету без тебя. И боюсь я. Отец сказал: он тебя на переднюю правую лапу поставит. Поберегись! Надежда ты моя!

VII

Услышав вкрадчивое, осторожное и зовущее мяуканье тигрицы, Андрей замер. Они замерли оба — тигренок, узнавший голос матери, и человек.

Охотник опомнился первым. Он достал из кармана куртки запасной плетеный бинт, сделал петлю, примерил ее на шее тигренка и продел в веревку толстый сучок-ограничитель. Вздумай Амба бесноваться, так чтобы не удушился. Конец веревки Андрей надежно привязал к толстому корню выворотня. Он сделал этот конец очень коротким, в расчете на то, чтобы тигр в ярости не упал в костер, не опалил шерсть и не ожегся.

Тигренок, поглощенный материнским зовом и привыкший к своей безнадежной беспомощности, не обратил внимания на действия человека.

Потом охотник подбросил дров в огонь.

Сначала костер зачадил и почти потух. Однако жар углей быстро высушил обледеневшие ветви, и они вспыхнули. Пламя поднялось высоко. На самых верхних, тонких корешках выворотня забегали красные огоньки.

Тигрица мяукала совсем близко.

Тигренок стал тихо мурлыкать, бархатисто и утробно. Он жмурился, терся мордой о мерзлую землю, вытягивал в порыве умиления связанные лапы, и конец его длинного полосатого хвоста вздрагивал от нежности.

Андрей достал из котомки запасные обоймы. Их было две. И одна — в магазине карабина. Сняв шапку, охотник положил в нее обоймы, чтоб не намокли, и подполз к лапнику, закрывавшему вход под выворотень.

Глаза, привыкшие к яркому свету, сначала ничего не различали во мгле метельной ночи. Разгоряченное лицо обдала снежная пыль, холодная и колючая. Острое дыхание ночи взбодрило Андрея: стало легче дышать, утих звон в ушах. Выдвинув вперед карабин, охотник прикрыл глаза, чтобы они скорее привыкли к темноте. Открыв их через несколько мгновений, Андрей разглядел силуэты деревьев. И увидел метрах в двадцати от себя, у корня кедра, темную фигуру.

Тигрица лежала на снегу вытянувшись и казалась черной. Глаза ее, обращенные на слабые проблески огня сквозь занавес ветвей, малиново сверкали.

Андрей внимательно приглядывался к силуэту тигрицы. Ему показалось, что тень очень медленно движется к выворотню. Тогда он приник щекой к прикладу и, прицелившись на четверть выше головы тигрицы, выстрелил раз, другой.

Огненные вспышки ослепили его. Перед глазами поплыли радужные круги. Какое-то время он ничего не видел. Потом в синем неверном свете снежной ночи он снова различил черные стволы деревьев, ветви кустарника…