По ту сторону Ла-Манша
Шрифт:
Вернувшись после такой ежедневной фуражировки, Пьер Шеньи и Анри Шеньи обнаружили, что офицер уложил Марту Шеньи тринадцати лет с собой в кровать. Это зрелище вызвало у Пьера Шеньи много гнева и отчаяния; только его религия помешала ему в ту же самую ночь постараться убить офицера.
На следующий день офицер решил сопровождать двух еретиков в поисках еды, а один солдат остался сторожить Марту. Этот солдат тоже уложил ее с собой в кровать. Никаких объяснений не предлагалось, никакие объяснения не требовались. Марта Шеньи отказывалась говорить с отцом или братом о том, что произошло.
Девять дней глядя, как с его сестрой
Потом солдаты разлучили Пьера Шеньи с дочерью, не разрешали им разговаривать друг с другом. Марта вела хозяйство и блудила с драгунами, ее отец охотился для пропитания и рубил в лесу дрова, потому что осенний воздух теперь становился знобким. Пьер Шеньи, который перенес тягчайшие страдания, решил неколебимо противиться отступничеству до последнего вздоха. Его дочь была столь же тверда в своей вере и переносила свои ежедневные испытания со стойкостью мученицы.
Как-то утром, когда офицер забрал ее к себе в кровать, но против обыкновения был с ней не слишком груб, на нее обрушилась жестокая неожиданность. Офицер имел обыкновение говорить с ней на грубом языке севера, пока пользовался ею, как блудней, выкрикивать слова, а потом негромко бормотать. Она к этому привыкла, и иногда это помогало ей легче переносить мучения, так как она могла внушить себе, что мужчина, произносящий слова с севера, сам так же далек, как север.
Теперь, все еще лежа поперек нее, он сказал:
— Ты храбрая девочка.
Ей потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что сказал он это на ее родном языке. Он приподнялся на локте и сполз с нее.
— Меня это восхищает, — продолжал он все еще на ее языке, — и потому я хочу избавить тебя от дальнейших страданий.
— Вы говорите на нашем языке?
— Да.
— И, значит, вы понимали все, что мы говорили дома с тех пор, как вы тут?
— Да.
— И остальные тоже?
— Мы провели в вашей стране много лет.
Марта Шеньи молчала. Она вспоминала, что ее брат Анри открыто говорил про драгун и про попа религии короля. Ее отец упоминал, где будет совершаться молебен, не подозревая о последствиях. Она сама произносила слова ненависти.
— И потому, что я хочу избавить тебя от страданий, — продолжал офицер, — я объясню тебе, что случится дальше.
Что могло случиться? Еще такие же мучения. Хуже. Пытки. Смерть. Да, конечно. Но потом-то Рай, конечно же, Рай.
— А случится то, что ты понесешь под сердцем. И тогда мы дадим показания, что твой отец пользовался тобой как блудней у нас на глазах. И вас отведут в суд, твоего отца и тебя, и вам вынесут приговор. Вас сожгут, тебя и твоего отца, а также и ребенка внутри тебя, плод кровосмесительства.
Солдат замолчал, давая окаменевшей девочке до конца понять то, что он сказал.
— Ты отречешься. Ты отречешься и тем спасешь жизнь своему отцу.
— Мой отец предпочтет умереть.
— У твоего отца нет выбора. Только у тебя есть выбор, умрет твой отец или нет. И потому ты отречешься.
Марта
Наконец девочка сказала:
— Откуда вы?
Драгун засмеялся неожиданности такого вопроса.
— С севера.
— Откуда? Откуда?
— Из страны, которая зовется Ирландией.
— Это где?
— За морем. Неподалеку от Англии.
— А это где?
— Тоже за морем. На севере.
Девочка в кровати все так же отворачивала голову от солдата.
— А почему вы приехали из такого далека преследовать нас?
— Вы еретики. Ваша ересь угрожает Святой Матери Церкви. Долг всех защищать Ее повсюду.
— Тридцать сребреников.
Офицер, казалось, рассердился, но не забыл цели этого дня.
— Если ты не слышала про Англию, то не слышала и про Кромвеля. [109]
— Кто он?
— Он умер.
— Он ваш король? Он вас завербовал?
— Нет. Наоборот. — Драгуну начало вспоминаться то, чего лучше не вспоминать, то, что много лет назад навсегда определило его жизнь. Детство, зрелища этого детства и его наводящие ужас звуки. Жесткие голоса Англии. — Да, пожалуй, что так. Можно сказать, что он меня завербовал.
109
Английский диктатор, фанатик-пуританин, Оливер Кромвель, подавляя ирландское восстание 1641–1650 гг., расправлялся с католиками самым жестоким образом.
— Тогда я проклинаю и его имя, и всю его семью.
Офицер вздохнул. Распутывать пришлось бы так много, а он был уже стариком теперь, ему уже за сорок. Девочка даже не знала, где находится Англия. С чего он мог бы начать?
— Да, — сказал офицер устало. — Ты проклинаешь его имя. Я проклинаю его имя. Мы вместе проклинаем его имя. А в воскресенье ты отречешься.
В это воскресенье, пока ладан щипал ей ноздри, а блудное многоцветье религии короля обжигало ей глаза, Марта Шеньи тринадцати лет с сердцем, обремененным горем, которое она причиняла отцу, и сознанием, что ей никогда не будет дозволено объяснить, отреклась от своей веры. Она поставила знак в регистре против своего имени, а офицер драгунов расписался как свидетель. А расписавшись, поднял глаза на священника и сказал на своем языке:
— Важно ли, какая дорога, если она ведет в Рай?
Марту Шеньи в тот же день отвезли в Union Chr'etienne [110] по ту сторону Монтань-Нуар, чтобы ее воспитывали добрые сестры. Цена ее воспитания будет добавлена к подати, которую задолжал Пьер Шенье.
На следующей неделе драгуны покинули город. Число еретиков уменьшилось со ста семидесяти шести до восьми. Упрямцы находятся всегда, но опыт подсказывал, что они, когда их остается горстка, никакого влияния не имеют и доживают свои жизни в горечи и отчаянии. Драгуны направлялись на юг взяться за свою работу на новом месте.
110
Христианская община (фр.).