По ту сторону ночи
Шрифт:
— А если лошади еще не вышли?
— Что же, пройдем пешком до лагеря, где они сейчас должны стоять по плану.
— Расстояние немалое…
— Около восьмидесяти километров. За три дня дошагаем без труда!
— Карта у вас есть?
Петр внимательно всмотрелся в восковку с копией геологической карты верховьев Омолона. Я захватил ее на всякий случай.
— Тут не все речки, — заметил он пренебрежительно, — по такой карте можно заблудиться!
— Вам приходилось бывать на Анмандыкане?
— Не раз! Главное — не сбиться у перевала. Там
Он взял карандаш и нарисовал в углу восковки схему перевала.
— Если и завтра лошадей не будет, мы отправимся. Пошли готовить поклажу, Сережа!
Увы, лошадей не было и на следующее утро. Поплотнее позавтракав, мы вышли в долгий путь. Петр и Гена, взвалив на плечи наши тяжело груженные рюкзаки, дошли с нами до дальнего поворота охотничьей тропинки.
Солнце было уже высоко, когда мы с Сережей перебрели через холодный поток и стали подниматься по заболоченному склону. Провожавшие долго стояли на другом берегу и, покуривая, смотрели вслед.
С каждым часом пути долина становилась все более живописной. На высоких, постепенно сближающихся склонах появились светлые скалы. Это очень древние вулканические породы, давно привлекавшие внимание геологов на Омолоне. Вулканические извержения, грохотавшие здесь более трехсот миллионов лет назад, наслоили огромную толщу лав и рыхлых пеплов. Перед нами простирался величественный пейзаж. Крутые белые скалы просвечивали сквозь яркую зелень лиственниц; их осколки устилали тропинку мелким щебнем.
Ремни рюкзаков, в которых упакованы одеяла, посуда и пятидневный запас продуктов, все глубже врезались в плечи. Час за часом мы шагали вперед в тайной надежде, что появятся лошади и мы наконец сбросим с плеч наш тяжелый груз. Однако день близился к концу, а тропинка была все так же пустынна и ни один посторонний звук не нарушал сурового безмолвия.
Как только спал дневной зной, в воздух поднялись тучи комаров. Они лезли в глаза, облепляли влажную от пота шею и глубоко пробирались за воротник и рукава легкой куртки. Мы спустили накомарники, но сейчас же их сбросили: за частую сетку совсем не проникал ветерок и дышать было невозможно. Не очень помогало и недавно изобретенное средство — диметилфталат. Мы смазывали им лицо, руки, шею, но он быстро смывался потом, и над нами вновь повисала звенящая пелена комаров.
…Солнце уже спустилось к верхушкам гор, когда из-за крутой белой скалы с бахромой стланика показалась широкая водная гладь. Мы останавливаемся.
У нависших обрывов беззвучно плещется озеро. Между скалами спускаются к воде задернованные склоны. Над узкими песчаными косами колышется под вечерним ветерком тростник. Косые лучи солнца бегут по воде и, преломляясь в мелких гребешках волн, расцвечивают их радужными бликами.
— Кто бы поверил, что бесцветная вода может быть и красной, и желтой, и фиолетовой, и синей! — говорит, любуясь удивительной картиной, Сережа.
— Да, многих художников обвиняли в ненатуральности красок, а ведь они старались возможно точнее изобразить на полотне то, что видел их глаз. Эту воду можно передать сейчас только разноцветными пятнами!
Мы выбираем ровную площадку между лиственницами и с облегчением сбрасываем груз. Бедные натруженные плечи и ноги горят как в огне. За нами не меньше двадцати километров пути по каменистым тропинкам. Для первого дня это совсем не мало!
— Я разожгу костер и буду готовить чай, — говорю я Сереже, — а ты наруби веток стланика для постели. К изголовью найди какой-нибудь пенек поровнее.
Через несколько минут над маленькой площадкой вырос столб смолистого дыма. Он изогнулся по склону и, цепляясь за верхушки деревьев, пополз вверх по долине. Я спустился к берегу и, наполнив котелок, повесил его над быстро разгоревшимся костром. Потом долго и с невыразимым наслаждением мыл ледяной водой руки, ноги, лицо и шею. Когда я опять вернулся к костру, вода в котелке уже бурлила ключом.
Подогревая мясные консервы и разложив на листьях папоротника жареных хариусов, хлеб, масло и сахар, я слушаю, как на берегу фыркает и плещется мой молодой спутник. Солнце окончательно уходит за гору, и на небе остаются лишь легкие, как пена, малиновые облака.
— В такие минуты усталость как рукой снимает! — говорит, подсаживаясь к костру, Сережа. Его обычно бледное лицо сейчас разрумянилось от купания, а здоровые зубы блестят в довольной улыбке.
Часа через два, натаскав громадную кучу сухостоя и сунув в костер несколько ярко запылавших комлей стланика, мы устраиваемся на пружинящем смолистом ложе. Из плащей, ватников, одеял и рюкзаков мы наладили вполне удобную постель и, лежа на спине, с наслаждением курим перед сном. Вверху светлое небо с неяркими северными звездами, внизу еще теплая от дневного зноя почва. Чего еще желать утомленному человеку?
Утром я проснулся первым. Над неподвижным озером висел прозрачный туман. Недалеко от берега плыл выводок каменушек; сзади тянулся расходящийся шлейф ряби. Прикрывавший нас большой зеленый плащ был мокрым от росы. Осторожно, чтобы не разбудить Сережу, я вылез из-под одеяла и подбросил дров в почти угасший костер.
Запахло золой и дымом. Внизу под обрывом плеснула большая рыба.
Здесь должны водиться огромнейшие хариусы! Как жалко, что у нас нет времени поудить! Если бы мы не потеряли двух дней на ожидание, можно было бы задержаться часика на два.
Треск горящих сучьев разбудил Сережу.
— Лошади не проходили? — спросил он еще сонным голосом.
— Конечно, нет! Ведь мы стоим почти на тропинке, и миновать нас они не могут. Может, они тоже заночевали где-нибудь поблизости?
Однако посланных от Кейвуса нигде нет. Сколько мы ни вглядываемся в ослепительную утреннюю даль, вьющаяся между камнями тропинка по-прежнему пустынна.
Из густых зарослей осоки поднялась небольшая стая гусей. Медленно махая громадными крыльями, они полетели куда-то в сторону. Солнце отсвечивало на серых перьях; гортанный звонкий крик разнесся над равниной.