По ту сторону рассвета
Шрифт:
— Свидетелем? — не понял тот. — Я бы с радостью, лорд Берен, но какое свидетельство и в чем тебе нужно?
— Во-первых, свидетельство в том, что я действительно отрекся от княжения и сложил с себя венец, и не пытаюсь снова его вернуть. Во-вторых, в том, что я беру в жены дочь короля Тингола, Лютиэн Тинувиэль, потому что я исполнил наложенный ее отцом на меня долг, добыл Сильмарилл из короны Моргота. И в-третьих, ты засвидетельствуешь последнее, что я сделаю, но сейчас я не скажу, что это. Согласен ли ты?
— Я иду, — Фритур был краток. — Сколько
— Тех, без кого ты не сможешь обойтись — и не более.
Роуэн кусал губы во время этого разговора, но наконец-то решился.
— Берен, мне нужно поговорить с тобой, — сказал он тихо. — С глазу на глаз. Если ты не… против.
— Отчего же. Сойдем с коней и поговорим, как говорили раньше, когда я рядом с тобой забывал, что я князь.
Он спешился — и Роуэна передернуло при виде крюка, показавшегося из-под белого диргола, что ниспадал с правого плеча.
Роуэн тоже сошел с коня, и они пошли в сторону от своих людей, ожидавших конца этого разговора. Ветер трепал волосы и плащи, и когда они отошли в подветренную сторону на пятьдесят шагов, Берен остановился, сорвал и сунул в рот травинку. Роуэн, не зная, с чего начать, брякнул:
— Ну и… как оно?
— Ты о чем, об этом? — Берен показал крюк. — Да так… в носу ковырять неудобно, зато чесаться — самое оно. Но ради такой беседы стоило ли бить ноги? Спроси о том, о чем хотел спрашивать, не ходи вокруг да около.
— Берен, я не понимаю тебя. Ты мог бы сейчас только свистнуть — и наша дружина порубила бы нас в капусту. Я ехал сюда, думая, что еду на свои похороны. А иначе, думал я, мне придется тебя убить — и всех, кто пришел с тобой… Ты мог бы получить княжество — или умереть. Одно другого стоит. Но ты перетянул на свою сторону всех, и отрекся во второй раз. Стоило ли ради этого возвращаться сюда?
Берен перегнал травинку в другой угол рта, улыбнулся.
— Да, Роуэн, и мне, и тебе было бы легче, если бы я тихонечко выскользнул из Дортониона. Поверь, мне самому этого хотелось бы больше всего — но мы не всегда делаем то, что нам хочется. И когда мне хочется жить в отдаленном замке, пасти овец и сеять ячмень, я вместо того скачу сюда и ставлю тебя и Гортона перед выбором.
— Я все еще не понимаю.
— Может быть, ты поймешь только спустя долгое время. Мы — испытание тебе, Роуэн, твое спасение или проклятие. У меня нет более простых слов, как нет доказательств тому, что я потерял руку вместе с Сильмариллом. Ты можешь только поверить — или не поверить. Только отпустить меня — или убить заодно с сотнями невинных. Затащить меня в замок и сделать вид, что все стало, как раньше, уже невозможно, и отравить потихоньку тоже невозможно. Ты уйдешь сегодня с этого поля настоящим князем — или настоящим преступником. В этом весь смысл.
— Но ты же знаешь, что я не хотел, Берен! Я не думал, что ты уйдешь. Ты должен был испугаться проклятия…
— Кому должен? — обронил Берен.
— Кому? Проклятие! Я думал, что знаю тебя хоть немножко — ведь ты любишь Дортонион, он тебе дороже жизни!
— Это
— Это прикосновение лишило тебя руки.
— Оно того стоило.
— Что может этого стоить?
— Свобода, — улыбнулся Берен. — Лорд Маэдрос тоже получил свободу такой ценой — вот только не сумел ее сохранить, бедняга… а впрочем, кто знает…
— О чем ты, Берен? О какой свободе ты тут толкуешь? Разве ты не был свободен до того как ушел туда?
— Свободен? Да я был самый жалкий невольник из всех. Скованный по рукам и ногам — вина, стыд, похоть, жалость к самому себе — и страх, Роуэн, страх…
— А сейчас ты… совсем ничего не боишься?
— Сейчас… Видишь ли, Роуэн, otorno, есть это тело, которому очень не хочется страдать и умирать. Есть разум, который знает, что страдания и смерть неизбежны. И есть душа, которая бессмертна, но будет это бессмертие в страдании или в покое — выбор только за нами. Я боюсь только одного: умереть таким, чтобы и в вечности страдать в неволе. А больше ничего бояться не надо. То есть, ты, конечно, не запретишь своему сердцу биться чаще, а мышцам — дрожать перед лицом опасности, но это ведь никогда не заставляло тебя бежать от опасности, верно? Ты принимаешь ее — и это делает тебя свободным.
— Но чего же ты от меня хочешь?
— Того же самого. Роуэн — избавить тебя от страха. Если ты будешь продолжать бояться — то что ты будешь за князь? Ты говоришь, что не понимаешь меня — а я вот никак не могу понять тебя. Как можно одновременно бояться, что я отберу княжество — и желать вернуть мне власть? Как можно одновременно верить и не верить мне? Гортон старый дурак, но он хотя бы верен себе. Он считает меня лжецом — и он прав, когда говорит мне это в лицо и желает моей смерти. Нельзя считать сказанное мной ложью и слушать ее со спокойным сердцем. И нельзя считать сказанное мной правдой — и думать, будто я хочу сделать тебе подлость. Если я такой подлец — как я держал Сильмарилл и не сгорел на месте? А если я не держал Сильмарилл — то вот моя голова, сними ее с плеч, потому что моей лжи нет прощения. Но не стой чурбаном, Роуэн, не жди, что все решится само собой, без тебя. Или убей меня, чтобы не бояться больше — или перестань меня бояться и скажи вслух: Сильмарилл освобожден из короны Моргота, а значит, власть Моргота не вечна!
— Берен, я готов признать это и сказать перед всем народом, но какое это имеет значение для меня? Ведь не мне же обещана в жены эльфийская дева.
— Тебе доверено княжество, Роуэн. И право вести мужей Дортониона на войну, которая принесет победу или смерть. И ты не сможешь вынести это с раздвоенной душой.
— Но что я должен сделать, Берен? Что ты от меня хочешь сейчас — я никак не пойму! Освободить Нимроса? Он сейчас будет свободен. Отпустить Фритура? Он сам себе хозяин. Что еще?