По ту сторону рассвета
Шрифт:
— Ты знаешь, Роуэн.
— Клянусь, нет!
— Не спеши клясться. Я тоже долго не мог понять, чего желает от меня государь Финрод. Почему он возится со мной. Порой я чувствовал себя как железо между молотом и наковальней — из меня делали то, чего я не понимал, и чем не желал быть… Но проходило время — и я догадывался, что он просто выколачивал из меня всякое дерьмо, как сталь выколачивают из крицы — и остается только чистое железо. Но прежде крица должна пройти сквозь огонь и вынести не один удар. Я еще щажу тебя, Роуэн. Я еще слабо тебя бью.
— Но что тебе нужно?
— Мне нужно, чтобы ты перестал бояться меня. Чтобы ты понял: я держал в руке свет, бывший прежде начала мира, и ничто меньшее, чем этот свет — не Камень, в коем он заключен, а сам свет, Хардинг — ничто меньшее мне не нужно. Зачем бы я стал покушаться на власть в Дортонионе?
— Лорд Берен! — окликнули сзади. Берен оглянулся. Нимрос верхом на коне подъехал к ним — но остановился на почтительном расстоянии, не решаясь подъехать поближе. Юноша слегка осунулся, но по нем не было видно, что в заключении он подвергался сильным лишениям. Роуэн был не такой дурак, чтоб набиваться на кровную вражду с домом Броганов.
— Я иду! — Берен махнул ему рукой и повернулся к Роуэну: — Ты ничего не хочешь сказать мне на прощание?
— Я… — Хардинг запнулся. — Желаю тебя счастья с ней.
— Спасибо. — Берен помрачнел. — Что ж, Роуэн, прощай.
— Не в последний раз видимся, — виноватым голосом сказал Хардинг.
Берен вскочил в седло, развернул коня и почти через плечо бросил:
— Нет, Роуэн, мой брат от груди моей матери. В последний. Прощай.
Он тронул коня с места и, поравнявшись с Лютиэн, поцеловал ее. Потом хлопнул Нимроса по плечу и поехал вместе с юношей и Фритуром через расступающуюся толпу. Кто-то подсадил ребенка к нему на седло, и он, продержав мальчика перед собой немного, перебросился шуткой или просто добрым словом с его матерью. Потом отдал малыша, маленький поезд разошелся с толпой и расстояние между ними начало увеличиваться. Лошади ускорили ход и скоро фигурки всадников сделались ростом с наперсток — когда Роуэн наконец решился: вскочил в седло и понесся следом за ними во весь опор.
— Эй! — заорал он, когда ему показалось, что расстояние между ними не сокращается и не увеличивается. — Эла! Берен! Стой! Я еще не все сказал!
Он услышал — и остановился. Его маленький отряд проскакал еще немного и хотел было вернуться к предводителю, но Берен поднял руку и они остались там, где стояли.
Роуэн, запыхавшись, натянул поводья и остановил коня, вздернув его на дыбы. Берен спокойно ждал, пока он отдышится.
— Сыновья Феанора, — выдохнул Роуэн наконец. — Будут ждать тебя по ту сторону перевала Анах. Не езди туда, Берен, спустись в Нижний Белерианд Тесниной Сириона.
— Спасибо, Роуэн. Вот этого-то я от тебя и ждал.
— Ты… знал?
Берен улыбнулся и не ответил ни «да», ни «нет». Вместо этого сказал:
— Сбереги всех, кого сможешь сберечь. Ты будешь хорошим князем.
Аксанир Дортониона Фритур Мар-Кейрн много чего повидал в жизни. Как законнику, ему приходилось постоянно иметь дело с людьми, которые переступали и через честь, и через совесть, и через кровные узы. И приходилось иметь дело с людьми, которые скорее умрут, чем переступят через совесть, честь и родство. Но вот таких людей, каким сделался лорд Берен по возвращении из Ангбанда (у Кейрна не было сомнений в том, что он там был, с того мига, как он заглянул в глаза Берена) — таких людей он не видел вовсе. Это был тот же самый Берен — насмешник и зубоскал, подтрунивающий над всеми и над собой в первую голову. И это был другой Берен. Такой, что однажды ночью во время стоянки Фритур сказал Нимросу:
— Иной раз мне кажется — это вернулся государь Финрод. Рядом с ним — как с эльфом. Вся прежняя мудрость кажется мелкой — а вот сам ты словно бы вырастаешь из собственной шкуры. Раньше только госпожа Соловушка смущала меня так. Когда она пришла в Каргонд — только посмотрела мне в глаза, и словно пронзила до самого сердца.
— Я помню, — сказал Нимрос.
— И опять же: я не знаю, как он думает управиться с феанорингами, но едет прямо к ним навстречу и не боится. А что удивительнее всего — я тоже не боюсь.
— Думаю, почтенный Кейрн, это только сейчас, — сказал Нимрос. — Когда мы встретимся с ними, нам всем будет страшно.
И он оказался прав. Хотя они и думали о встрече с сыновьями Феанора — а все равно все вышло так неожиданно, что даже лошадь Кейрна попятилась, и у аксанира — человека, в общем-то, бывалого — захолонуло в груди, когда он увидел, что вейдх перед ними — от берега до берега — перекрывает строй конных эльфов, грозных, как горы во время схода лавин.
Сыновья Феанора, все семеро, в полном боевом облачении — только без шлемов — отделились от сверкающего строя конных эльфийских рыцарей и неспешно поскакали к маленькому отряду дортонионцев.
Семь благородных гордых лиц, семеро проклятых, меченых Роком… Берен сделал знак рукой — всем оставаться на месте! — и поехал навстречу. Нарушая его указание, тронула с места коня Лютиэн — но остановилась на полдороге.
Весенний ветер полоскал волосы Маэдроса, трепал черно-красную накидку, наброшенную поверх панциря. Глаза эльфа горели больным огнем.
— Ты нашел его? — старший сын Феанора железной рукой тронул Берена за плечо. — Прошу тебя, не лги мне, Берен. Я вижу его отблеск в твоих глазах!
— Нет нужды лгать, лорд Маэдрос. Я нашел его. И потерял, — Берен перехватил поводья левой рукой, а крюком отвел в сторону руку Маэдроса. Железо скрежетнуло о железо.
— Как… — глядя на крюк, Маэдрос запнулся, угол рта свела мгновенная судорога — и тут же отпустила: — Как это случилось?
— Когда мы покидали Тангородрим, нам встретился волк, самая большая и сильная тварь из всех, созданных Гортхауром. Я… оказался без оружия. Камень освещал нам путь… Когда волк бросился мне на горло, я подставил под клыки руку… Вот эту. В которой был Сильмарилл.