По ту сторону тени
Шрифт:
Я так и не дождался удобного момента. Прозвенел звонок, девчонки бросились по своим кабинетам. Мишка стоял на месте, у окна, ожидая, когда они скроются. Затем заспешил в наш кабинет. По пути обернулся, заметил меня и свирепо сдвинул брови.
– Не забудь про пустырь, малявка, – зло прошипел он.
Внутри у меня все оборвалось. Теперь никаких надежд на спасение не оставалось. Я был вынужден вступить с ним в неравный бой.
Мишка уже входил в кабинет, когда из его учебника, который он по-прежнему сжимал в одной руке, выпал листок. Я поднял его, но не успел вернуть, так как Мишка уже прошел в дверь. Сунув листок в карман,
После уроков Мишка ждал меня на пустыре. Он был не один. На турниках поодаль забавлялись два его постоянных спутника – хулиганы из параллельных классов. Они, словно шакалы за львом, следовали за ним в отдалении, упиваясь правом унижать и добивать избитых Бешеным сверстников.
Я еще издали увидел, что Мишка сидит на старом высохшем бревне и ждет меня. Не было надежды на то, что он меня простит. Пятно на его рубашке бросалось в глаза даже издалека. В ярком солнечном свете оно казалось еще темнее и больше, чем было на самом деле. Когда я подошел, Мишка копался в своем портфеле. Он поднял на меня глаза и скользнул по мне безучастным взглядом. Его лицо отражало смесь крайней растерянности и досады. Мне показалось, что он вот-вот расплачется.
Таким я его еще никогда не видел.
Я вынул из кармана фотографию и протянул ему.
– Твоя? Держи, она выпала из твоего учебника.
Его реакция меня поразила. Мишка вскочил на ноги и вырвал у меня из руки снимок. Его лицо просветлело. Он торопливо сунул фотографию во внутренний карман школьного пиджака и замахнулся на меня рукой.
– Украл мою фотографию, да?!
– Нет, она выпала, а я нашел и вернул тебе.
Судьбу решают мгновения.
Мишка уставился на меня тяжелым ненавидящим взглядом. Он молчал, молчал и я, заворожено глядя то на его большие, судорожно сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки, то в его налитые кровью глаза. Его спутники соскочили с турников и издали напряженно наблюдали за нами. Внезапно Мишка обмяк и безвольно опустился на бревно. Его лицо исказила гримаса. Он отвернулся от меня и вдруг мелко затрясся. Ничего не понимая, я подошел к бревну и присел рядом. Мишка тут же отвернулся в другую сторону, но я успел заметить, что он плачет.
– Эй, что с тобой? – осторожно тронул я его за плечо.
Он нервно дернул плечом, скинув мою руку, и еще какое-то время просидел спиной ко мне. Когда он обернулся, лишь припухшие веки говорили о том, что он действительно плакал. В руках Мишка держал фотографию.
– Это моя мама, – тихо произнес он. – Она умерла полтора года назад.
Я не нашелся, что ответить, и просто кивнул. Понять Мишку было просто. Чтобы почувствовать его боль, я на миг зажмурил глаза и представил себе, что умерла моя мама.
Мне стало очень больно и печально. Захотелось плакать.
– Она была самой лучшей мамой на свете, – убежденно продолжал Мишка. – Когда меня отняли у нее, она каждый день приходила к нам с бабушкой и приносила что-нибудь поесть. А однажды принесла эту рубашку и велела надевать ее в самых торжественных случаях. Я каждый день ношу эту рубашку с тех пор, как она умерла.
Он замолчал, и я почувствовал себя еще хуже. Я понял, что заслужил быть не просто избитым, а очень сильно избитым, может быть, даже исколоченным до смерти. И теперь всей душой желал этого, хотя и понимал, что даже избиение не искупит моей вины. Настолько огромной она была. В тот момент я понял две вещи. Во-первых, бывает так, что никакое наказание не может искупить вину. Во-вторых, иногда человеку можно причинить боль невольно, не желая и не подозревая об этом.
И никакое оправдание не сделает боль тише.
Мишка не стал меня бить. Из грозного хулигана он внезапно превратился в беспомощного и растерянного, обычного мальчишку.
– Пойдем ко мне, – предложил я. – Моя мама постирает твою рубашку и угостит тебя обедом. У нас сегодня вкусный суп, макароны по-флотски на второе и чай с клубничным вареньем на десерт.
В глазах Мишки плясали вопросы, точно он не верил, что мои слова обращены к нему. В тот день он пообедал у нас. Мама каким-то чудом сумела отстирать ему рубашку. До конца пятно так и не исчезло, но стало почти незаметным, и Мишка был счастлив. Кроме того, мама подарила ему еще несколько рубашек, а позже собственноручно сшила для него брюки.
С тех пор его отношение ко мне заметно изменилось. В школе он не показывал вида, что общается со мной, иногда даже покрикивал, но никогда и пальцем не трогал. А после занятий втайне от всех приходил к нам домой, и мы с ним часами сидели в моей комнате. Читали книги, смотрели слайды. Играли в какие-то игры. Разговаривали.
Это его не изменило. Он оставался хулиганом и колотил младших. Его поведение неоднократно выносилось на обсуждение педсовета. А однажды его исключили из школы. В тот день он зашел в класс попрощаться. Мишка стоял перед нами, придавленный тяжестью осуждающих взглядов, и смотрел на меня. До сих пор мне кажется, что он искал в моих глазах поддержку. А в них, должно быть, была только жалость.
В то время я еще не знал, что сильным людям жалость не нужна.
84
Друзья заехали за мной через полчаса, как и обещали. К тому времени я успел перерыть содержимое шкафа и оделся. Натянул на себя сохранившуюся со времен службы в армии форму: брюки х/б и такую же куртку. Под нее надел темно-зеленую футболку. На голову – армейское кепи. В лесу было полно клещей, следовало соблюдать осторожность. Один укус мог привести к сложной и почти неизлечимой болезни с непредсказуемыми и, порой, необратимыми последствиями. Я не хотел, чтобы крохотная и никчемная тварь, которой вдруг понадобилось кого-то укусить, выбрала в качестве жертвы меня и в корне изменила мою жизнь.
С улицы донесся звук подъехавшего автомобиля, а вслед за тем раздался протяжный звук клаксона. Я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Во дворе стоял старенький «Москвич» синего цвета. За рулем сидел Цыган. Рядом с ним на переднем сиденье расположился Серега. Сашка, широко раскинув руки по спинке сиденья, устроился сзади. Я присел рядом с ним. Дверца захлопнулась только с третьей попытки.
– Что за тачка? – поинтересовался я, по очереди поздоровавшись со всеми за руку.
– Одолжил у двоюродного брата, – беззаботно ответил Цыган. – Ну, родимая, давай!