По ту сторону воспитания
Шрифт:
Первое время присоединения союзников окрашивалось выяснением: кто есть кто? Проверяли, прощупывали друг друга: кто Главный? Даничка метил на первенство и нравственное влияние.
Боря был младше Данички, но с замашками лидера. Он отстаивал свою независимость, бросался в бой по каждому поводу, если чувствовал хоть малейшее ущемление своих прав. Даничка почти никогда не нападал на Борю первый и с кулаками, он использовал всяческие словесные обороты для обиды Бори. Он начинал изощрённо показывать Боре, что его презирает, не признаёт его равным себе, произносил какие-то дразнильные слова и для большей обиды объединялся с Элей. Вместе они
Даничке Боря всё-таки уступал, а вот с родным братом Элей они сражались по–чёрному, по–братски. Сидят или мирно бегают по саду и вдруг затеют ссору из-за любого пустяка. Нередко заводят такие потасовки, что кажется, просто растерзают друг друга, однако дойдут до какой-то точки и как ни в чём не бывало через пять минут вместе смеются. Я уже знала по опыту, что дети находят в потасовках просто забаву и удовольствие, но мне от этого знания не становилось легче, а приходилось растаскивать их по разным комнатам.
В одиночестве своих комнат долго они не остаются, и через короткое время перебираются друг к другу. Наступает затишье, союзники спокойно играют в разные игры, компьютерные или ещё какие-нибудь. Но в игре начинается соперничество, и игра оканчивается ссорой. Мирное время проходит. Не успеешь оглянуться, как Боря угощает Элю пинком, отпихивает и захватывает пульт управления. Эля, улучив момент Бориной расслабленности, толкает и щиплет Борю сзади, Боря бросает управление, и Эля овладевает пультом. Прибегает Даничка, обливает Элю из водяного пистолета, вырывает пульт, и управление переходит в Даничкины руки. К чему призывать? К какому здравому смыслу? Идет борьба за власть.
Наступило время, в которое я выжила только потому, что у меня была тяжелейшая депрессия после смерти Яши, — грохот и шум от детей, играющих на всём, что было в доме, который мы арендовали, возвращал меня к жизни. Хожу по дому в полном безразличии подавленности, без желаний и с одной только мыслью — исчезнуть, как вдруг приходят дети — весёлые, шумные, радостные, требующие. Моя пустота заполняется их желаниями, их смехом, их ссорами. Они требуют от меня присутствия, они во мне нуждаются, и я — в них. Если бы не было детей, я умерла бы от депрессии, а если бы не было депрессии, то — от детей.
Всем, у кого наступает депрессия, советую — взять на воспитание нескольких детей, желательно живых и подвижных. И тогда не нужно никаких антидепрессантов, одно только раскачивание на люстре троих мальчиков заменяет несколько таблеток, а драки — целый мешок.
Мы снимали дом в Бостоне у музыкантов, уехавших на летний период гастролей. В эти три месяца у нас были концертный рояль, два пианино, один клавесин, три скрипки, пять гитар, один барабан и четверо мальчиков. Барабан мы с Лёней в первую ночь спрятали, чтобы он не попадался на глаза композиторам, укрыли одеялами, а на следующий день увезли в гараж к соседям, которые любезно согласились подержать этот шумный инструмент до возвращения хозяев.
Отстояли мы неприкосновенным концертный рояль, заклеив его со всех сторон, и хотя Боря попытался пробраться внутрь рояля и уже было начал хватать струны, но Илюша его оттащил. Скрипки заперли в шкафу. Клавесин передвинули спиной к желающим его испытывать. Дебютантам мы рекомендовали тренироваться только на наших инструментах и не трогать чужих. Мы пригласили учительницу, чтобы научить их правилам игры. Втроём и по очереди они барабанили по нашему пианино так, что до сих пор пианино в себя придти не может, хотя ещё живет: учительница музыки тоже живёт, потому что быстро от наших детей отказалась, хотя мы хорошо платили за уроки.
После отставки пианино пришли гитары. Ещё до присоединения союзников Даничка брал три–четыре аккорда на гитаре. Потом, делая вид, что он умеет играть, дразнил братьев. Боря и Илюша тоже захотели по гитаре. Мы купили. Побегали они с гитарами, побренчали, струны поотрывали и выбросили. Остатки одной до сих пор валяются на чердаке. Словом, шумное лето мы проводили в первый год присоединенья союзников.
Музыканты, у которых мы арендовали дом, часть ущерба, нанесённого непомерным интересом мальчиков к музыке, простили, понимая, что дети шибко интересовались музыкой, и даже пригласили всю нашу семью на оперу «Евгений Онегин», в которой они участвовали, открывая музыкальный Бостонский сезон.
Перед походом в театр я уговорила всю команду снять шапки и устрашающие кофты–майки, приврав, что их не пустят в театр в таком виде. Они надели на себя одежду и мы поехали.
Торжественная обстановка в фойе подействовала на наших слушателей успокаивающе и несколько прибивающе. Оглядывая зал, они величественно прошли на места, которые были во втором ряду в центре зала. Во время короткой увертюры они замерли и притихли. Я про себя думаю, что всё-таки ничего, музыка окажет на них воздействие. Открылся занавес, и декоративно предстал сад в доме Лариных, на сцене запели девицы–красавицы. Кто-то из моих мальчиков хихикнул, краем глаза вижу, как Боря толкнул Элю, тот ответил, началась тихая потасовка… «По мосту, по мосточку по калиновым досточкам»… Массовые события на сцене приглушили их разногласия, и наступило затишье. Ну, думаю, хорошо, досидят. Всё-таки музыка…
«Я люблю вас, я люблю вас, Ольга!» — разнеслось по залу объяснение Ленского… Детей не слышно… и не видно… я искоса взглянула на них… рядом два пустых кресла. Где они? Но они точно уже не сидят, а лежат под креслами. Я вижу: Боря и Даничка под стульями… бесшумно тусуют друг друга. На сцене действие, а под креслами лёгкое сопение. «Что, если они разойдутся в полную силу?» Я толкнула кого— то из них ногой в бок. Непонятно, кому из них достался пинок, но они расцепились. И через секунду мимо моих ног поползли. Сначала прополз Даничка, за ним Боречка. Они пробирались ползком по ногам сидящих на выход. Замыкал ползущее шествие Эля. Друг за другом они проползашт вдоль всего ряда.
«Зачем, зачем, вы посетили нас…» обращается Татьяна к Онегину.
Я уже не могу слушать и смотреть, что происходит на сцене, а слежу за передвижением союзников. Они доползи до прохода, никого не раздражив до шипения. Все сидящие, казалось, умилялись, глядя на это проползание. Потом по проходу уже не ползком, а на четвереньках они прокарабкались наверх, и темнота их скрыла. Как пробирались дальше и как вышли из зала? — я уже не видела.
В перерыве мы их отыскали в буфете, где они обсыпали друг друга поп–корном, брызгались из трубочек кока–колой и бегали друг за другом. Все они были грязные, мокрые и весёлые.