По ту сторону
Шрифт:
Накормив животных и снова забравшись на чердак, он увидел, что на дороге горят танки.
Из-за будочки в саду выглядывал эсэсовец. Он держал трубу с наконечником… Жора сразу понял, что фашист подкарауливает русских. Через какую-то долю минуты он был внизу. Схватив стоявший в углу, у крыльца, железный лом, он, прячась за низкие подстриженные кусты, начал подкрадываться к эсэсовцу. Тот сидел на
На минуту, голова у Жоры закружилась, в глазах потемнело. Опомнившись, он схватил три фаустпатрона и, пригибаясь к земле, проскользнул в дом.
«Тигр» стоял почти рядом с домом и стрелял в сторону дороги, скрытой от Жоры растущими у дома деревьями. Жора видел несколько раз, как фаустники брали трубу подмышку, нажимали на крючок, и тогда из трубы вырывался сноп огня и дыма, а головка фаустпатрона исчезала. Жора хотел действовать наверняка. Прицеливаясь и примериваясь, он, наконец, пристроил фаустпатрон на подоконнике и нажал на спуск. Дым заполнил комнату. Жора сидел у подоконника на корточках, от испуга он не решался посмотреть, что же произошло с танком. Он держал в руках новый фаустпатрон, но не в силах был подняться, чтобы снова выстрелить. У него сильно стучало сердце, тряслись руки и кружилась голова.
«Тигр» горел. Это был последний немецкий танк у дома Эйзен, контролировавший дорогу. Танки майора Павлова вырвались вперёд, в район завода.
— Полным к одиночному дому! — скомандовал Павлов.
Скотный двор, сараи и амбары фрау Эйзен горели, подожжённые отступавшими немецкими солдатами в большом кирпичном доме лопались последние стёкла. Стрельба удалялась, и было слышно, как бушует пламя пожара.
Во двор вбежали двое военных. Они осмотрелись, стали кричать:
— Эй, кто тут есть?
Не получив ответа, решительными шагами, с автоматами наперевес направились к дому.
В большой просторной комнате на полу, возле окна, сидел Жора, держа в руке фаустпатрон. Он не понимал, почему всё вдруг стихло. Может, фашисты увидели, как он выстрелил из дома по танку, ищут его и поэтому не стреляют?..
— Ты кто? — вдруг раздался голос.
Жора вздрогнул, обернулся и увидел военного.
— А… а вы кто? — проговорил он, растерявшись.
— Я русский, советский танкист!
— Советский танкист? — недоверчиво произнёс Жора, пытаясь подняться с пола.
Ноги отказались служить ему. Но он всё ещё держал в руке фаустпатрон.
— Да, советский — повторил военный, улыбаясь и рассматривая щуплую, худую фигурку Жоры. — А это для чего тебе? — ласково спросил он, указывая на фаустпатрон.
Жора не ответил — его душили слёзы, к горлу подступил тяжёлый ком. Тогда военный взял из его рук фаустпатрон, помог ему подняться и сделал шаг к окну. Увидев подбитый «тигр», он сразу всё понял и обнял Жору.
— Я старший сержант Зорин. От товарища Павлова, может, помнишь?..
На пороге появился запыхавшийся Павлов.
Свобода близка
Кольцо вокруг Германии замыкалось. Английские и американские войска были ещё совсем далеко от Берлина, но Советская Армия наступала по всему советско-германскому фронту — от Балтики до Карпат. В конце марта 1945 года половина населения Германии была в движении. Из Восточной Германии, немецкой Силезии в глубь Германии, на юг, к Мюнхену, тащились охваченные паникой беженцы.
Штейнер энергично продолжал делать своё дело. Его завод, приобретённый на деньги, заработанные благодаря нещадной эксплуатации подростков, разросся и стал солидным военным предприятием.
Голодные, оборванные подростки работали у него до изнеможения, умирали от болезней, истощения и побоев. Платы им не полагалось. Вернее, в ведомостях аккуратно отмечалась выдача заработка, но дети никогда заработанных ими денег не видели, всё шло в карман Штейнеру в виде удержаний за «одежду, общежитие и питание».
Став полным хозяином предприятия, Штейнер решил бросить службу и заняться только заводом. Но уйти с военной службы, покинуть лагерь было не так просто. У Гитлера не хватало солдат. В армию брали всех, даже полукалек. Волей-неволей Штейнеру приходилось ждать лучших времён и надеяться на победоносный исход войны.
Весна 1945 года оказалась тревожной. Беженцы, бомбёжка, война на территории Германии, русские за Одером, на Шпрее… Всюду паника. «Даже в Берлине, — рассказывали Штейнеру очевидцы, — хаос». Правда, бомбёжка не слишком беспокоила его.
Самолёты американцев и англичан нередко сбрасывали бомбы на городок, возле которого располагался завод и лагерь, но военные объекты, в том числе завод Штейнера, неизвестно почему оставались в целости и сохранности.
Так было не только здесь, но и во всей Западной Германии. Гитлеровцы открыто поговаривали о «великодушии» англичан и американцев, а наиболее осведомлённые говорили прямо, что у капиталистов Германии, Англии и Америки есть общие интересы, ради которых союзники русских сохраняют заводы Германии.
Когда Штейнеру доложили о беспорядках в бараках русских, он приказал посадить зачинщиков в карцер, но не бить их. Он был напуган слухами о приближении русских.
Люся не знала, что Вову посадили в карцер за распространение «вредных мыслей». Она также без соблюдения каких-либо особых предосторожностей рассказала девочкам всё, что знала о Германии и о скором приходе Советской Армии. Но не все верили, что скоро наступит конец мучениям. Люсю удивили суровые, насторожённые лица. Она думала, как расшевелить своих новых подруг, вызвать их на откровенный разговор. «Почему они все такие хмурые?» — спрашивала себя Люся. Она обняла высокую незнакомую девушку и тихо сказала: