По водным просторам
Шрифт:
По свидетельству юных рыболовов, хариус отдает явное предпочтение блондинам.
Очень любопытно отметить, что рыболовам никогда не. удается ощутить толчка при поклевке. Плывет по струе мушка или кузнечик, возле нее появляется еле заметный бурунчик,- вот, собственно, и все. Если во время появления бурунчика не была сделана подсечка, насадка оказывается сбитой. Поэтому подсечку приходилось делать каждый раз по зрительному сигналу, а на бурной струе, особенно при ярком солнце, нетрудно ее и прозевать.
По хариусы ловились неплохо: даже мальчишки могли кормить рыбой любую семью. Они брали за утро до четырех-пяти килограммов. А уха из этой рыбы, пожалуй, не уступает янтарному рыбацкому навару из ершей.
Крупных хариусов я не ловил и даже не видел. Обычно попадались рыбки в двести-триста граммов, реже - покрупнее, но не более шестисот граммов. Весной местные рыболовы выуживали хариусов и до полутора-двух килограммов. Па сильной струе вытащить рыбину, похожую на огромную сигару, словно сотканную из одних мускулов,- дело азартное. Ведь даже хариус в полкилограмма упирается сильнее, чем средняя щучка на спокойном подмосковном водоеме.
С тайменем мне пришлось познакомиться через несколько дней. когда мы с большой группой туристов спускались по Бии на громоздком баркасе, рассчитанном на тридцать человек. Он должен был перебросить очередную группу из Артьтбаша в Бийск, пройдя за четыре дня триста километров, все десять бийских порогов п сотни чудесных плесов, глубоких, широких и местами очень тихих.
Бросало пас на порогах, и тогда все шестьдесят глаз пристально глядели, как за высокий борт бьет холодная прозрачная вода. Качало на перекатах, где холодные брызги били в лицо.
А отдыхали мы на плесах, где широкая и могучая Бия неторопливо текла в пологих берегах.
Первый таймень взял вечером, на стоянке выше Турочака, взял при забросе с берега, где плес начинал переходить в быстрину. Поклевка была слабая, и рыба не засеклась. На восьмом забросе таймень схватил снова и остался на тройн-нке. Леса пошла против течения, к глубине. Но сопротивление не казалось сильным, и рыба с каждым оборотом катушки подавалась к берегу. Метрах в тридцати показался бурунчик, а вслед за ним вышла из воды и спинка рыбы.
Таймень был маленький, не больше килограмма весом. Он сильно возился у береговой кромки, на отмели, и я выбросил его без багра на гальку.
Солнце уже ушло за скалу, освещение не было ярким, но даже в ранних вечерних сумерках мой первенец казался очень красивым. Удивительно нежного оранжевого цвета ^хвост напоминал большой лепесток цветка. Голова тупая, почти черная и лоснящаяся, с маленькими глазами, рот большой, с острой щеткой зубов, все тело в черных крапинках, похожих на букву "х", и довольно ярких пятнах, образующих скромную, но красивую пестрину.
Вот и сбылась давнишняя мечта - поймать и подержать в руках сильную рыбу, о которой довелось так много слышать!
На другой день я пытался ловить рыбу во время хода баркаса, но хороших условий для этого не было. Судно наше шло строго по расписанию; на быстрой реке, да еще с веслами, мы неслись с большой скоростью - до десяти километров в час; развернуть или затормозить баркас в случае надобности можно было далеко не всюду и с очень большими проволочками, и всякий задев грозил мне утратой лесы или даже поломкой всей снасти. Да и вываживать рыбу в таких условиях почти невозможно. Наконец, размахивая блесной над головами тридцати молодых, неспокойных, иной раз не в меру горячих хлопцев и девчат, я рисковал задеть кого-либо из них тройником. А это вовсе не входило в туристский план путешествия по реке.
С лоцманом нашего баркаса Иваном Ивановичем Лучшевым, который оказался усерднейшим спиннингистом, мы два дня стегали блеснами с берега, как только молодежь устраивалась на дневку или на ночлег.
Первая такая дневка была ниже устья Сара-Кокши. Здесь мы забрасывали с надеждой, так как при подходе к стоянке видели тайменя, который выкинулся высоко из воды. Был он в полпуда весом и сыграл в том месте, где хрустальная вода Бии принимает зеленоватую, мутную воду Сара-Кокшн.
Я нервничал, торопился, а это привело к потере четырех блесен и значительного куска лесы на корягах. Не лучше шло дело и у Ивана Ивановича^ хотя ему два раза удалось сбить блесну после зацепа.
Казалось, что мы делаем все правильно, а поклевок не было.
Но это только казалось. Поправку скоро внес таймень, с которым я столкнулся всего на один миг. Он дал нам понять, что в два часа пополудни, да в жаркий июльский день, нет смысла искать его на глубине.
Дело было так: пройдя все удобные для заброса места, я выбрался таежной тропой на небольшой утес, который в два человеческих роста высился над водой. Река в этом месте немного суживалась, и под ногами у меня струя отчаянно билась о камни.
Мне не хотелось терять блесну, и я повел ее высоко ото дна, повел, не веря в успех. Да и взять в этом месте рыбу было невозможно: на утес я лез на четвереньках, а спуститься с него было еще труднее.
Ведя блесну почти поверху, я засмотрелся на Ивана Ивановича, который с остервенением бил рукой по комлю удилища, снова пытаясь освободить застрявшую на дне блесну.
Метрах в семи от берега вдруг раздался оглушительный удар по воде, и сейчас же я ощутил такой рывок, что еле-еле удержал удилище в руках.
В какую-то долю секунды развернулись потрясающие события.
В воде сверкнула радуга, закипел крутой бурун. Желтое пузо рыбы мелькнуло в воздухе, звенящая блесна, словно ее пустили из пращи, пролетела мимо меня в кусты, и все стихло.
Рыба схватила блесну почти у берега, я не успел сделать подсечку, и встреча с тайменем оказалась весьма кратковременной.
Ругать себя? Да не стоит! Река впереди, а значит, впереди и удачи, и огорчения. Рассудим здраво: рыба была крупная, килограммов до десяти, я ее видел и на какой-то миг держал на крючке. И ощущение пережитого волнения и короткой яростной борьбы, конечно, вознаграждало меня за потерю этого красавца.