По воле Посейдона

— Полагаю, ты захочешь еще раз, ради прощания?

— Ну… — Соклей не смог удержаться, чтобы не скользнуть взглядом по соблазнительным изгибам ее тела.

«Я мог бы отказаться, — подумал он. — И тогда почувствовал бы себя добродетельным».

И засмеялся: какая уж добродетель в борделе! К тому же он и вправду очень хотел Майбию.

В результате Соклей пошел с самим собой на компромисс:

— Как хочешь. Серебро в любом случае будет твоим.

— Какой ты странный человек, Соклей, — заметила Майбия.

Он не мог сказать, было ли это похвалой

или упреком.

Спустя мгновение кельтка стащила через голову тонкий хитон, и ему стало плевать, похвалила она его или прокляла.

— Почему бы и нет? — Майбия шагнула в его объятия. — Лучше ты, чем множество других, о которых я не могу думать.

И снова он не понял, похвалили его или нет. И снова недолго об этом беспокоился.

* * *

Соклей уже подумал, что ублажил Майбию, когда они легли рядом. Чуть погодя, однако, она начала плакать.

Он неуклюже погладил любовницу.

— Прости. Я и вправду должен уехать.

— Знаю! — провыла она. — А я должна остаться.

Ее слезы брызгали на его голое плечо, горячие, как раскаленная лава.

— Тут уж ничего не попишешь, — сказал Соклей. — Может, теперь тебе будет полегче. Мы ведь кое-что предприняли, чтобы и вправду стало полегче. Да?

«Да, а еще, я таким образом пытался успокоить свою совесть», — подумал он.

— Может быть… — Но, судя по голосу, Майбия не верила в то, что ей станет легче, так что попытка Соклея успокоить совесть успехом не увенчалась.

ГЛАВА 8

По правому борту виднелся берег Италии. Менедем твердо держал рукояти рулевых весел, и палуба «Афродиты» мягко покачивалась под его босыми ногами. Он чувствовал себя снова дома.

— Клянусь богами, как хорошо опять выйти в море!

— Полагаю, ты прав, — произнес Соклей без особой убежденности.

— Ты куксишься с тех пор, как мы вчера утром оставили Тарент. — Менедем посмотрел на двоюродного брата. — Тоскуешь по той рыжеволосой девчонке? Глупо так втрескаться в рабыню.

— Только тебе и говорить о глупости, — огрызнулся Соклей, отвлекаясь от мрачных дум. — Как твоя лодыжка?

— Замечательно, — со счастливым видом ответил Менедем. — Почти меня не беспокоит, пока я не делаю неловких движений.

Он преувеличивал, но ненамного.

— По крайней мере, я никогда не воображал, что влюблен в Филлис! — ответил он колкостью на колкость.

— Я не влюблен в Майбию, — отозвался Соклей. — Она надеялась, что я влюблюсь, но этого не случилось. Я не настолько глуп.

— Тогда в чем дело? Она была хороша в постели?

— Я бы так сказал — скучать она мне не давала, — ответил Соклей. — Я и вправду паршиво себя чувствовал, оставляя ее там, где она снова будет принимать всех желающих.

— Очень желающих, — уточнил Менедем, и Соклей метнул на него грозный взгляд.

Пытаясь вернуть двоюродному брату хоть немного здравого смысла, Менедем продолжал:

— Ты и впрямь думаешь, будто она считала тебя таким уж восхитительным?

Соклей покраснел и, слегка заикаясь, ответил:

— Мне… Во всяком случае, мне бы хотелось так думать.

— Конечно, хотелось бы. Но здраво ли ты рассуждаешь? Для девушки из борделя каждый мужчина — это всего лишь очередной клиент, а каждый член — всего лишь еще один член.

Менедем искоса посмотрел на Соклея.

— Или ты второй Арифрад? Вот тот, помнится, нашел способ, как осчастливить девушек из борделя.

Ухмыляясь, он процитировал «Ос» Аристофана:

Третий, Арифрад, искусством всех богаче одарен.Сам собой, отец клянется, не учась ни у кого,Следуя своей природе, научился третий сынЛовко языком работать, забежав в веселый дом. [5]

5

Перевод А. Пиотровского

У Соклея был возмущенный вид.

— Я бы никогда ничего такого не сделал, — сказал он.

— Надеюсь, что нет, о почтеннейший, — ответил Менедем. — Но если девушка и впрямь о тебе мечтает, остается гадать — не дал ли ты ей для этого каких-то необычных оснований.

Он снова процитировал Аристофана, на этот раз «Всадников»:

А кому такой красавец не противен, так уж с темЯ не стану на попойке пить из кубка одного. [6]

6

Перевод А. Пиотровского

— И я тоже не буду.

Соклей поднял бровь.

— Я читал историков — и пытаюсь вспоминать их произведения, чтобы это помогло мне в делах. А ты читал Аристофана — и что же ты вспоминаешь? Только самые грязные строфы, и все.

— Аристофан пишет так, что это стоит запомнить, — заявил Менедем. — А еще я читал Гомера, а в нем нет ничего грязного.

Он с вызовом взглянул на Соклея.

Его милый братец был настолько заражен радикальными новомодными идеями, что сейчас вполне мог попытаться оспорить последнее утверждение.

Но, к облегчению Менедема, Соклей кивнул.

— В Гомере нет ничего плохого.

— И в Аристофане тоже нет ничего плохого, — упрямо заявил Менедем. — Он просто не такой, как Поэт.

Все эллины, где бы они ни жили — а после того, как Александр открыл для эллинов весь восток, они стали занимать обширную часть земли, — называли Гомера Поэтом.

— Ты хочешь затеять ссору, — сказал Соклей.

Менедем этого не отрицал. Если бы ссора отвлекла его двоюродного брата и вывела из подавленного настроения, Менедем готов был оказать ему такую услугу. Однако Соклей только засмеялся.