По воле Посейдона

Верный своей натуре, Соклей в придачу ублажил собственное любопытство.

— Скажи, а почему ваш город так называется? — спросил он у горшечника, который выглядел довольно смышленым.

— Ну, путник, я слышал об этом пару историй, и, должен признаться, сам не знаю, которая из них правдива.

— Перескажи мне их, — попросил Соклей нетерпеливо. — Я всегда рад познакомиться с человеком, который признаёт, что знает не все.

— Хе, — отозвался горшечник. — Держу пари, ты встречаешь таких людей не слишком часто.

Соклей громко засмеялся.

— Как

бы то ни было, — продолжал местный, — одна история гласит, что название якобы произошло от слова, означающего «разлом», потому что у нас бывает множество землетрясений, а еще потому, что, похоже, Сицилия отломилась от Италии.

— Это имеет смысл, — ответил Соклей, — название Регий вполне могло происходить от слова rhegnumi. Эсхил говорил нечто подобное, верно? — заметил он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — А какова вторая версия?

— Некоторые утверждают, будто название города пришло из одного из италийских языков, потому что «регий» или похожее слово у них означает «царский», — ответил горшечник.

— Ну а ты как думаешь? — спросил Соклей.

— Я скорее поверю в то, что эллины назвали наш город сами, чем в то, что они одолжили слово у варваров. Да, мне кажется правильной первая версия, хотя я и не могу доказать свою точку зрения.

— Ты честно ответил на мой вопрос, — признал Соклей. — Этого у тебя не отнимешь!

И он отправился дальше, надеясь, что не забудет рассказ горшечника к тому дню, когда начнет наконец писать свою историю.

«Ну а сейчас, — подумал Соклей, — я должен оповестить граждан Регия, что на „Афродите“ имеются на продажу птенцы павлина. В противном случае этот день никогда не настанет. Менедем попросту убьет меня, если я не сделаю свою работу».

Он вернулся на судно далеко за полдень, решив, что, если никто из жителей Регия еще не явился на пристань, чтобы осведомиться насчет птенцов, то его вины в этом уж точно нет.

— Ну, как успехи? — окликнул он Менедема, шагая по пирсу.

— Я продал двух птенцов, — ответил тот. — Продал разным людям, и похоже, что они нарочно набавляли цену, чтобы показать друг другу, кто из них богаче и способен больше заплатить. Я выручил почти пять мин: можно было подумать, что каждому из покупателей приспичило заполучить последнюю птицу.

— Здорово! — Соклей хлопнул в ладоши. — Мы продали двух птенцов примерно по цене трех, то есть получили дополнительно сумму, равную двухдневному жалованью всей команды.

— Так и тянет остаться тут еще на денек, — сказал его двоюродный брат. — Может, в Регии есть еще богатые дураки… Я имею в виду — покупатели.

— А почему бы и нет? — воскликнул Соклей. — Теперь мы можем себе это позволить. И если даже мы продадим следующих птенцов по обычной цене, мы равно останемся в выигрыше.

— Верно, — кивнул Менедем. — Тогда решено: задержимся еще ненадолго.

На следующее утро Соклей отправился на рыночную площадь с первыми же лучами солнца и начал выкрикивать:

— Жители Регия, двое ваших соотечественников уже купили птенцов павлина. Неужели вы хотите, чтобы они были единственными в городе, кому посчастливится держать этих красивых птиц?

Те, у кого было достаточно денег, чтобы приобрести павлина, может, и не приходили сами спозаранку на агору, но рабы их наверняка были тут. А Соклей уже понял, что лучший способ заставить людей расстаться со своим серебром — это сделать так, чтобы они позавидовали соседям.

Задумчиво погладив бороду, он добавил:

— А еще у нас есть замечательные благовония, сделанные из родосских роз. Сколько женщин в Регии хотят пахнуть более сладко для своих мужей?

Потом Соклей вспомнил своего двоюродного брата и невольно подумал: «А сколько из них хотят пахнуть более сладко для кого-то другого?»

И опять-таки, способные купить родосские благовония женщины — будь то респектабельные домохозяйки или богатые гетеры — нечасто появлялись на агоре, но на рынок ходили их рабы; именно к ним Соклей и обращался. Он улыбнулся про себя, когда двое таких рабов, явно заинтересовавшись, поспешили домой. Заодно Соклей еще расписал и достоинства косского шелка.

Как и вчера, он вернулся на судно к закату и окликнул Менедема еще с пристани:

— Ну, как дела?

— Птиц больше никто не покупал.

Однако вид у Менедема все равно был бодрый и веселый. Мгновением позже Соклей узнал причину его хорошего настроения.

— Зато у нас почти кончились шелк и благовония. Одна шикарная гетера пришла сама, под покрывалом, как жена богатого человека. Когда она сняла покрывало, чтобы поторговаться… — Глаза Менедема стали большими и круглыми. — Афродита, вот это красавица! Если бы она дала мне немного того, что прячет под своим хитоном, я бы отдал ей благовония задаром.

— Не сомневаюсь, — ядовито произнес Соклей. — В таком случае я бы предоставил тебе самому объяснить отцу, почему у нас кончились все благовония, но денег мы при этом не заработали.

Менедем состроил двоюродному брату рожу.

— Ты жуткий зануда и порядочный мерзавец!

— Спасибо на добром слове, — ответил Соклей.

* * *

Они покинули Регий на следующее утро. Соклей ожидал, что Менедем отправится вдоль берега Италии, но его двоюродный брат вместо этого решил пройти через Сицилийский пролив прямо к Мессене.

— А почему бы и нет? — сказал Менедем, когда Соклей удивленно посмотрел на него. — У нас хорошо шла торговля в Регии. Не вижу, почему мы не смогли бы так же хорошо поторговать и там.

— Думаю, ты прав, — кивнул Соклей, но тут же добавил: — Если только военные действия на Сицилии не продвинулись так далеко на север.

— Тогда мы бы услышали об этом в Регии, — ответил Менедем, и, вероятно, так бы оно и было.

Потом он не смог удержаться от шпильки:

— Вечно ты ноешь!

— Если бы ты прислушивался к моему нытью в Таренте, то сейчас не мучился бы от боли в лодыжке, — парировал Соклей, а Менедем молча изобразил на лице глубокое оскорбление.