По воле северных богов
Шрифт:
Девушка смутно помнила, что Гай внес ее в дом, что квохчущая, словно наседка Аса купала ее в огромной ванной Тир, и уже совсем не осознала, как оказалась в чистой постели под невесомым одеялом из снежно белого песца. Ее не разбудил и короткий разговор, который произошел рядом с ее кроватью несколько позднее.
Сэр Гай, уже умывшийся и сменивший окровавленную одежду на чистую, стоял перед задумчивой Тир, уперев взгляд в пол и сцепив за спиной руки.
— Отпусти ее, госпожа, — гордый рыцарь впервые
Он продолжал бубнить что-то, обещая верность до гроба, свою душу, кровь и плоть, просто умоляя, но она уже не слушала его. Полная тепла и затаенной печали улыбка осветила ее строгое лицо, сделав его воистину прекрасным и каким-то беззащитным, уязвимым… Женственным.
— Я не госпожа тебе, сэр Гай. Никогда не была ей, да и не стану. А теперь оставь меня. Дай побыть одной.
Сбитый с толку, рыцарь смешался и, бросив быстрый взгляд на кровать, где сном младенца спала Куини, вышел. Он сунулся было в общий зал, но, преследуемый напряженным вниманием воинов и полными почти суеверного ужаса взглядами, которые исподтишка бросали на него их жены и дочери, бежал в кухню под крылышко к добродушной поварихе.
— Почему они все так смотрят на меня, Аса?
Толстуха хмыкнула.
— Говорят, ты голыми руками изорвал в клочья всю дружину Харальда Аттердага.
— Глупости! У меня был меч, а их всего-то человек восемь…
— Тринадцать, если верить моему мужу…
— Я не заметил, Аса. Словно с ума сошел, — рыцарь ссутулился на табурете.
— Давай-ка я тебя накормлю, сэр Гай, а потом иди и поспи в комнатке Куини — на тебе лица нет.
— Я ходил к Тир. Просил отпустить девочку домой…
— Ну и?..
— Она отослала меня.
— О-хо-хо!
— Аса, что же мне делать, ведь я люблю малышку всем сердцем… И бессилен, бессилен, бессилен! — ударяя себя кулаком по колену почти простонал Гай.
— Тир знает про ваши чувства…
— Откуда? Ведь я сам понял это совсем недавно…
— Ты дурачок, Гай. Это ни для кого не секрет. Стоит только взглянуть на вас с Куини.
— Ты думаешь, она тоже ко мне неравнодушна? — прекрасно зная ответ, но желая еще раз услышать подтверждение из чужих уст, спросил рыцарь.
Аса только смерила его ироничным взглядом.
— А то ты уже не постарался получить подтверждение этому?
Гай смутился и отвел глаза.
— Нет.
— Не-ет?
— Как я могу, Аса? А вдруг что-то изменится? За Куини могут заплатить выкуп. Она уедет… Я не имею права ломать ей жизнь, лишая чести. А так она сможет выйти замуж, и никто не посмеет обвинить ее…
— Еще один болван на мою голову! А ты не задумывался о том, что она-то, быть может, предпочтет прямо противоположное? Что ж вы, мужики, так привыкли все решать за нас?
— Попробуй
Куини проспала почти сутки. Но утро следующего дня уже встретила как обычно на кухне.
— Бедняжечка, — ворковала Аса, тем не менее, деловито пододвигая помощнице миску с кореньями, которые следовало почистить к обеду. — Негодяй сильно испугал тебя?
— Мне было так страшно, Аса, что я почти ничего не соображала. Он был отвратителен!
— Говорила я, надо было его добить тогда же здесь на кухне!
Куини взяла в руки крепкую оранжевую морковку, но вновь замерла.
— Аса! Объясни мне… Ведь Харальд довольно привлекательный мужчина…
— Был, — буркнула себе под нос толстуха.
— Да. И у него наверняка находились женщины, готовые подарить ему свое сердце или хотя бы тело. Так зачем? Зачем причинять боль? Намеренно. Со знанием дела. Ведь, по-моему, много приятнее взаимное чувство, чем насилие…
— Ох, девочка моя! Ничего этого тебе знать и не надо. Благородная леди должна…
— Аса! Что ты говоришь такое? Что должна? Как овца покорно идти за пастухом? Почему девушкам ничего не объясняют? Это что, так мучительно и страшно, что мужчины боятся проговориться и испугать нас раньше времени?
Дородная повариха растерянно уставилась на Куини. Сказать — склонять к греху, промолчать — испугать, быть может сломать что-то важное в юной жизни…
— Это не мучительно и не страшно. А с любимым человеком и вовсе слаще меда, — наконец высказалась она и поджала губы, явно не собираясь что-либо добавлять.
— А ты с Эриком часто этим занимаешься?
Внезапно Аса почувствовала, что краснеет.
— Иисусе! Куда смотрела твоя мать? Что за вопросы ты задаешь, негодница?
— О Аса! Не обижайся! Моя матушка умерла слишком давно, чтобы я могла говорить об этом с ней. А с кем еще? Я хочу лишь понять… Неужели это так плохо?
— Муж объяснит тебе все, что сочтет нужным.
— Ага! Что ОН сочтет нужным!
— Да! И угомонись, пока я окончательно не уверилась в твоей испорченности и греховности.
Внезапно от дверей до них долетел смех. Там, скрестив руки на груди, стояла Тир.
— Ты подслушивала! — обвиняюще выпалила Куини.
— Я слышала, — уточнила норвежка. — Кто ж вам виноват, что вы трещите на весь коридор.
Куини вспыхнула, как маков цвет.
— Кто-нибудь… Кто-нибудь еще слышал?
— Гай не слышал, — поблескивая глазами, ответила Тир, и Куини, облегченно вздохнув, не стала скрывать, что ее интересовало именно это.
Воцарилась тишина. Тир уже собралась уходить, когда юная англичанка все-таки не выдержала и выпалила: