По воле северных богов
Шрифт:
— Ну так взорвись, — прошептала она ему в самое ухо, и от ее горячего дыхания он задрожал так, что Тир почувствовала это.
Однако вместо того, чтобы метнуться к ней и обнять, он рывком перевернулся на живот и вцепился в подушку.
— Я больше не привлекаю тебя? — прерывающимся голосом все так же тихо спросила Тир. — Конечно, я теперь такая толстая и уродливая…
— Глупышка, — он притянул ее к себе и легко погладил по вздрагивающей спине. — Я желаю тебя так, что скоро, наверно, мозоли от весел на обеих моих руках
— Почему это? — недоуменно переспросила Тир.
Хьюго вздохнул, что-то пробормотал себе под нос и, наконец, объяснился.
— Я дал обет не прикасаться к женщине, пока не сделаю тебя своей законной женой…
— Что?
— Я не могу его нарушить, понимаешь…
— Так зачем ты сделал подобную глупость? — вскричала она в полный голос, что прозвучало в тишине спальни, до сих пор нарушавшейся лишь негромким шепотом, как гром среди ясного неба.
Тир вскочила на ноги и, решительно топая, ушла к себе в постель. Повозилась, устраиваясь, а когда уже все стихло, и Хьюго облегченно перевел дух, вдруг вновь прозвучал ее голос.
— А теперь представь, что бы ты, дурак здоровенный, с этим делал, если бы я тебе отказала! — мстительно выговорила она и отвернулась от ошеломленного открывшимися перспективами крестоносца.
На исходе февраля в большой дом Тир опять приехал Снорри Фергюссон. Синеглазый и светловолосый, он шумно отряхивался от снега, которым его запорошила, быть может, последняя в этом году метель.
— Здравствуй, господин Снорри, — застенчиво приветствовала его Тир, и мужчина, прищурившись, смерил ее взглядом.
Она изменилась. И дело было не в том, что стал еще больше живот. Изменилось выражение глаз. Тир была счастлива. И что-то подсказало норвежцу, что причина того в высоком черноволосом незнакомце, серьезно и настороженно смотревшем на гостя. Снорри встретил его взгляд. С минуту мужчины изучали друг друга, словно испытывая. Тир занервничала и уже собиралась заговорить, когда Фергюссон шагнул вперед, протянув руку.
— Ну, здравствуй, англичанин. Как хоть звать-то тебя?
— Хьюго Гилфорд, — крестоносец ответил на рукопожатие.
— А я сосед этой красавицы, Снорри Фергюссон. Каким ветром к нам?
— Встречным, — кривовато усмехаясь, ответил рыцарь.
Викинг улыбнулся в ответ и перевел взгляд на Тир.
— Я так понимаю, что теперь-то уж мне точно ждать нечего, госпожа моя?
Молодая женщина качнула головой, стрельнув счастливым взглядом на любимого.
— Жаль… Тот поцелуй я забуду не скоро… Не хмурься, англичанин. Он был ворованный, а не дареный. Когда свадьба?
— Весной. В Англии.
— А как же малыш?
Хью усмехнулся.
— Похоже, это будет не то пятое, не то шестое поколение признанных бастардов на семейном древе Гилфордов. Видно, такова уж наследственность.
— И ты?
— И я. И дед, и прадед… Отец вот подсуетился —
— Так ты, значит, забираешь ее…
— Мы будем приезжать, правда, Хью?
— Как пожелаешь, госпожа моя. Девочка должна знать родину своей матери.
— Это будет мальчик.
— Нет, девочка.
— Мальчик!
— У нас в роду нередки близнецы, — примирительно проговорил Хьюго, нежно обнимая Тир за плечи, она в ответ лишь в ужасе округлила глаза.
Снорри смотрел на спорщиков, и легкая печаль проступала на его лице.
— Я рад за тебя, госпожа моя. Надеюсь, вы проживете долгую и счастливую жизнь вместе. Любовь редкая птица. Храните ее, кормите сытно, поите сладко и… не держите на сквозняке.
— Спасибо, — Тир порывисто шагнула к норвежцу и, сжав запястья его крупных рук, быстро поцеловала в уголок рта, а потом так же стремительно отошла.
— Этот дареный, господин Снорри.
— Ворованный был слаще, — смеясь, ответил викинг, но потом, посерьезнев, закончил, — но этот дороже.
Фергюссон уехал на следующее утро, и снова дни потекли мимо неспешной чередой. Пришел март, а с ним и нервное ожидание скорых родов. Однако ребенок не спешил покинуть материнскую утробу. Лишь в самом начале светлого и звонкого апреля Тир, проснувшись среди ночи, поняла, что началось… Она встала и, стараясь не разбудить Хьюго, пошла в комнату к Асе и Эрику. Толстуха проснулась от первого же прикосновения и, увидев над собой перепуганную госпожу, сразу поняла, в чем дело.
— Иди, ложись и ничего не бойся. А я сейчас.
Тир поплелась обратно, поддерживая отвердевший, напряженный живот. Аса же, наскоро одевшись и заколов волосы, отправилась будить себе помощниц и раздавать указания. Закончив все немудреные приготовления, она поспешила к госпоже. Та уже зажгла свечи и теперь лежала, откинувшись на подушки. Глаза ее стали совсем круглыми, на лбу сверкали мелкие бисеринки пота. Аса подошла и деловито ощупала раздутый живот.
— Еще не скоро, девочка моя. В первый раз все не быстро. Вот у меня… — и повариха завела длинный подробный рассказ о своих первых родах, потом о родах своей дочери, которая уже несколько лет как вышла замуж и жила в двух днях пути от дома Тир, потом…
Молодая женщина, краем уха ловя ее равномерный успокаивающий шепоток, больше прислушивалась к себе, с напряжением ожидая новую схватку. Ближе к утру приступы боли стали учащаться, почти не оставляя ей времени на отдых, а потом вдруг накатила такая нестерпимая волна, что Тир не сдержалась и, перебивая Асу, закричала, заметавшись по подушкам.
— Мама! Мамочка! — взывала она к той, которую никогда не знала.
— Что? Иисусе! — Хью, как подброшенный, выскочил из своей кровати в чем мать родила и остановился посреди комнаты, озираясь и тараща глаза.