По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Шрифт:
Великий князь злился. Неудачи выводили его из себя, и он каждый день велел повторять приступ. И каждый новый приступ оказывался неудачным; дружинники великого князя не могли взять стен, не могли пробить ворота, окрашивали стены своей кровью, падали везде, куда могла достать стрела или долететь копье из осажденного города. Стан наполнился ранеными, многих даже пришлось отвозить во Владимир, чтобы им хоть умереть и быть похороненными на родной земле.
Великий князь не в первый раз стоял под Пронском, да и многие знали про заветный ключ к взятию города — воду. Хотя покойный князь Глеб и выстроил свой город на очень
Достаточно было перекрыть эту трубу, что великий князь и приказал сделать. Конечно, полазили по реке, поискали заросшую землей, илом и водорослями трубу. Но в конце концов нашли и забили ее деревянной пробкой, обмазав глиной.
Уже через несколько дней начались ночные вылазки из города. Открыв потихоньку ворота, жители пробирались к реке, жадно напивались сами, наполняли водой принесенные с собой сосуды, нечаянным звяком поднимая переполох в стане великого князя. Выяснив причину таких ночных беспокойств, Всеволод Юрьевич велел на ночь выставлять у ворот Пронска охрану.
Теперь жителям негде было попить воды. И погода стояла сухая, ясная — без дождей. Середина осени, а с неба — ни капли. Тем не менее оборонительный пыл горожан не угас, и все попытки взять мучимый жаждой Пронск оканчивались кровавой неудачей. Пятнадцать приступов, шестнадцать, семнадцать. Великий князь велел на виду у осажденных поставить ведра и бадьи с водой и приставить к ним людей с черпаками, чтобы целый день только этим и занимались — переливали из полных ведер в пустые, повыше поднимая черпаки: пусть изнывающие от жажды дружинники князя Изяслава и горожане досыта насмотрятся на прозрачные, сверкающие под солнцем струи.
И это подействовало лучше кровавых приступов. Пронск сдался. Великий князь смотрел, как открылись ворота и люди побежали, поковыляли, поползли к реке. Среди жаждущих, сосущих речную воду, находился и князь Изяслав Владимирович, который, напившись вдоволь, подошел затем к шатру великого князя и, стараясь не смотреть на братьев — Олега и Глеба, — признал себя пленником. Великий князь поступил с отважным Изяславом сурово. Прямо при нем, столько сил отдавшем защите города, Всеволод Юрьевич объявил князем пронским Олега, а Изяслава велел заковать и отвезти во Владимир, к остальным Глебовичам.
Теперь на очереди была Рязань. Если небольшой Пронск оказал такое сопротивление, то чего можно было ожидать от стольного города? Осаду Рязани Всеволод Юрьевич рассчитывал вести долго, может, и до зимы. Это его вполне устраивало: на войне ему было не так скучно, как дома.
Осада Рязани большим войском требовала больших припасов, приспособлений, осадных орудий. По Оке начали подвозить все необходимое. Стан строили с учетом того, что придется, может быть, в нем зимовать.
Князь Роман Игоревич, Глебов внук, пытался захватить суда великого князя, идущие по Оке. Но двоюродный брат князя Романа — Олег Владимирович, словно в благодарность за Пронск, разбил дружину Романа Игоревича, пришедшую с ним из Рязани.
Теперь
Но тут рязанцы выслали навстречу великому князю послов. Во главе посольства был епископ Арсений, недавно утвержденный самим константинопольским патриархом по просьбе великого князя, пожелавшего основать епископат в Рязани. От имени всех горожан Арсений просил государя сжалиться, не рушить и не брать города. «Государь! — сказал он. — Удержи руку мести, пощади храмы Всевышнего, где народ приносит жертвы небу и где мы за тебя молимся. Верховная воля твоя да будет нам законом». Вместе с посольством уже в качестве пленников великого князя находились все остальные рязанские князья с княгинями и детьми. Все они были тут же отправлены во Владимир. Семя Глебово нужно было искоренять.
Тут подоспели вести из Киева, которые и решили на этот раз судьбу Рязани. Великий князь узнал, что Рюрик все-таки выгнал Чермного из Киева и злобный враг удалился пока в Галич — отсиживаться у Игоревичей. Дороги были еще слабые, зима наступала медленно. Не стоило начинать войну с Чермным, если не начали ее сразу. Великий князь, не тронув Рязани, вернулся во Владимир.
На этот раз народное ликование по поводу возвращения государя было весьма сдержанным.
Глава 43
Вернувшись во Владимир, великий князь думал с тоской о том, что впереди предстоит долгая зима, когда от нечего делать придется находить себе занятия — много есть, много спать, убивать время, которое хоть и тянется медленно, но с годами летит все быстрее. Зимой почему-то острее ощущаешь свой возраст, стареющее тело предъявляет новые недомогания и признаки надвигающейся немощи, мысли с большей охотой устремляются в будущее — туда, к самому концу. Пятьдесят три года — расцвет или уже увядание? Что для человека в этом возрасте более ценно — наслаждение достигнутым или стремление достичь нового?
Великий князь знал, что может еще добиться всего, чего захочет. Для этого у него достаточно сил, ума, богатства и всего прочего, что делает государя подлинно великим. Но он также понимал, что больше не станет стремиться к осуществлению мечты, когда-то не дававшей ему покоя. Он и так много сделал за свою жизнь и был доволен сделанным. А что скучно — это не беда. Скука — верная спутница душевного равновесия. Счастливым себя великий князь тоже не ощущал. Был когда-то счастлив — с молодой женой, на поле битвы, у колыбели детей. Видно, всему свое время. Подчини он себе хоть целый мир — былого счастья не воскресишь в душе. Разве только жениться еще раз на старости лет? Может, чужая юность оживит душу, вернет желания и мечты?
Великий князь оставил Константина при себе, не разрешив ему возвращаться в Новгород. Одарив новгородскую дружину, Всеволод Юрьевич велел ей возвращаться домой без князя и передать, что за заслуги новгородцев возвращает, им древнее право самоуправления. Отныне Новгороду предстояло избирать своих правителей и самому расправляться с обидчиками.
Новгородская дружина отправилась домой в некотором удивлении, а во Владимире в залог дружбы и верности великий князь оставил семь знатных новгородских горожан и посадника Димитрия.