По Восточному Саяну
Шрифт:
– - Где-то близко люди живут, охотнику волокуша зачем?
– - говорил Козлов, поторапливая коня.
Спустились на дно сухого распадка. Вдруг к нам выскочила мохнатая собачонка. От неожиданности она остановилась, ее обвислые уши насторожились, она взвизгнула и стала улепетывать своим следом.
Сомнений не было -- близко жилье. И действительно, вскоре впереди показалась струйка дыма.
– - Люди!..
– - крикнул Козлов.
За поворотом перед нами словно вырос барак, и сейчас же неистово залаяла все та же лохматая собачонка. Мы остановились, слезли с лошадей. В открытой двери показалась женщина, да так и застыла в страхе.
– - Не бойтесь: свои!..
– - крикнул я.
А женщина оцепенела. Она хотела крикнуть, но звука не получилось. Из руки упало на пол блюдце, и разбилось.
– - Мы свои, -- повторил я, поднимаясь на крыльцо.
Женщина пропустила пас внутрь помещения.
В углу, освещенном небольшим пучком света, падающего из окна, сидело за столом четверо мужчин.
– - Здравствуйте!..
– - произнес Козлов.
Сидящие за столом повернулись и тоже замерли в недоумении.
Наша встреча оказалась обоюдонеожиданной, и какую-то долю минуты мы молча рассматривали друг друга.
– - Документы у вас есть?
– - послышался голос низкого тона, в котором явно прозвучала растерянность.
– - Мы из экспедиции, -- с трудом произнес я и нахлынувшая вдруг радость перехватила горло, от запаха чего-то вкусного, жарившегося на плите, у меня помутнело в глазах. Мужчины продолжали испытующе осматривать нас с головы до ног.
Только теперь, взглянув на них и на свою одежду, я все понял. На пас были трикотажные рубашки, совершенно выцветшие от солнца, дождя и костров, украшенные множеством заплат, а вместо брюк -- настолько странное одеяние, что для него невозможно было придумать названия. Худые, истощенные лица и обнаженные части тела до крови были изъедены мошкой и комарами. На ногах поршни, наружу шерстью, а у пояса -- охотничьи ножи. Мы скорее напоминали пещерных людей, случайно попавших в барак, или бродяг, чем участников экспедиции.
– - Какие документы, мы вот уже месяц хлеба не ели, -- процедил сквозь зубы Козлов.
Мужчины поднялись, стали приглашать к столу, но все еще с опаской поглядывали на нас. Я снял с плеча штуцер, отстегнул ремень с ножом и все это оставил в углу барака. Атмосфера недоверия сразу исчезла. Разве можно было устоять против соблазна, не присесть за стол, не отведать хлеба, того самого хлеба, что так долго мучил наше воображение; яичницы, распластанной на сковородке, отказаться от сахара, от соли. От одной обстановки человеческого жилья кружилась голова. Трудно передать состояние, какое охватило нас, и мы, буквально опьяненные этой неожиданной встречей, присели к столу.
Хозяйка подошла к нам и убрала все съестное.
– - Голодному человеку много есть нельзя. Я сейчас приготовлю, минутку подождите, -- и она подала нам по стакану сладкого чая и по кусочку хлеба, намазанного маслом. После первого глотка пропал аппетит, хлеб показался горьким, захотелось спать.
Как оказалось, мы вышли на реку Негота, приток малого Агула, где жили две семьи старателей. Кроме них, в бараке находился начальник Караганского приискового управления и сборщик золота. Я коротко рассказал о судьбе экспедиции, о наших скитаниях, о том, что на Мугое осталось десять человек, изнуренных недоеданием и не знающих, что так близко живут люди.
Скоро мы уснули, обогретые радушным приемом.
– - Вставайте, уже третий раз завтрак подогреваю,-- услышали мы голос хозяйки, возившейся у летней печи.
– - Мужчины давно ушли к вашим.
– - Как к нашим, в дождь?
– - переспросил ее Козлов.
– - А дождь-то что им, не размокнут. Товарищи-то ваши голодные.
– - Почему же нас не разбудили, я бы пошел с ними.
– - Они и сами найдут, -- ответила женщина, махнув рукой в сторону убежавшей тропы на юг.
К нам подошел начальник Приискового Управления.
– - Мы сейчас отъезжаем. Что вам нужно, чтобы продолжать работу?
– спросил он, вытаскивая из кармана объемистый блокнот.
– - Если мы будем иметь продукты, обувь и одежду, то вернемся в Саяны, -- ответил я. С новой силой воскресла надежда, потянуло в горы, к борьбе.
Через час мы обо всем договорились. Я написал телеграмму в Управление, в Новосибирск, с краткой информацией, запросил, где Мошков, и сообщил о намерении вернуться в горы и продолжать работу. Начальник Приискового Управления заверил меня, что продовольствие будет нам доставлено через пять-семь дней из ближнего прииска Тукша, и мы распрощались.
...Через день на берегу Неготы был разбит большой лагерь. Мы с Трофимом Васильевичем занялись обработкой накопившегося материала, составляли маршрут предстоящего похода. Товарищи же после трехдневного отдыха помогали гостеприимным старателям мыть золото.
– - Давай, давай, бутара простаивает, -- часто доносился до слуха голос Алексея, уже успевшего освоить старательское дело. Иногда и мы с Трофимом Васильевичем брались за тачки или кирки. За работой время текло незаметно. А вечером, когда над залесенной долиной реял сумрак, просыпалась губная гармошка, текли по пространству звуки знакомых напевов. К людям вернулась жизнерадостность.
21 июля прибыл приисковый транспорт с продовольствием и одеждой. Наконец-то мы сбросили с своих плеч одежду, испытавшую на себе силу солнца, дождей, костров и чащи. Мы готовились вернуться в центральную часть Восточного Саяна.
В последний вечер к лагерю подъехал нарочный.
– - Мошков-то ваш... с Околешниковым погибли... Вот тут подробно...
– - и он передал мне пакет.
В пакете, помимо письма начальника Управления, было несколько телеграмм. Одна из них следующего содержания: "Из Новосибирска прииск Караган Саянская Экспедиция Федосееву. Мошков и Околешников шестнадцатого июня погибли порогах Кизира тчк Богодухов и Берестов тяжелом состоянии доставлены рыбаками больницу поселок Ольховка зпт сообщению врача их здоровье улучшается тчк самолеты вас не застали Кинзилюке".
– - Вот оно что, братцы, случилось... Я же говорил Мошков не забудет своей клятвы...
– - сказал Алексей и, отвернувшись, заплакал. Все встали.
– - Промахнулись где-то, -- вздохнул Павел Назарович.
Это была тяжелая утрата для экспедиции и большое горе для всех нас. Мы глубоко переживали гибель Мошкова. Ушел близкий человек, разделявший с нами много лет труда и скитания по неисследованным просторам Сибири. Хорошим товарищем был и Околешников.
Подробности их гибели мы узнали позднее от оставшегося в живых Богодухова. Как оказалось, они благополучно миновали верхние два порога и уже проплывали Семеновскую шиверу. Это, пожалуй, самый опасный участок на Кизире. Там река, прорезав себе путь в граните, то набрасывается на скалы, сдавившие ее с двух сторон, то, взбесившись, неудержимо проносится между крутых валунов, то вдруг рассыпается по перекату или по каменистой гряде. На каждом шагу здесь человека подстерегает опасность. Прозевай повернуть нос лодки или отбросить корму -- и конец.