По законам Дикого поля
Шрифт:
Даже неискушенный взгляд мог почувствовать во всадниках великолепных наездников. Киргизы и калмыки в ратном деле и владении оружием уступали русичам и башкирам, более крупным физически и стойким по характеру. Но ни в одной части света не родилось более ловких и выносливых наездников.
Жизнь приучала кочевника к лошади с самого рождения. Они и землю, степь родную, впервые увидели из седла, придерживаемые матерью во время очередной кочевки. Вцепившись смуглыми ручонками в уздечку, они начинали ездить верхом раньше, чем ходить. У матери на руках много малышей, и старшим приходилось передвигаться самостоятельно.
Русские звероловы-промышленники, казаки, а за ними и переселенцы Дикого поля, подобно кочевникам, усвоили значимость коня на безлесых просторах. Не только табунщики, но даже крестьяне старались отобрать, вывести и вырастить скакунов, которые не подведут. И немало преуспели в том. Появились первые конные заводы, которых становилось все больше.
Звероловы, крестьяне и табунщики оценили коня даже больше, чем кочевники, у которых скота и лошадей много, или казаки, забубённые головушки, поначалу жившие днем сегодняшним. Это они ужесточили неписанный закон Дикого поля: раньше думай о коне, а потом о себе, прежде напои, накорми и вычисти коня, а потом думай о своем животе. Если в мешке плескалась питьевая вода, но в пути не предстояло водопоя с пресной водой, то, спасая коня, следовательно и себя, путник менял маршрут. Более всех такого правила держались звероловы.
Длительная непрерывная скачка нелегка. В пути Вожа дважды соскакивал с коня и, положив руку на седло, бежал рядом с конем. Четырехногий друг тащил зверолова вперед, но все же и самому приходилось бежать быстро, большими скачками, и немногие могли бы позволить себе промчаться так по степи версту-другую.
– Беркут опять сиделка отсидел, – привычно шутил Ерали. – Зачем тебе конь? Тебе и так хорошо.
Вожа на ходу ловко вскакивал на коня.
– Ноги просили работы. А теперь руки чешутся. Видно, к драке.
– Не кликай грозу, – сказал Ерали и показал на горизонт. – Сама идет.
И точно, на знойном белесом небосводе появилась маленькая тучка. Порыв ветра взвихрил пыль и песок на солончаках и открытых песчаниках.
Когда-то очень давно безводная песчаная пустыня наступала на высыхающее море и реки. И в Заволжской части Дикого поля среди древних черноземов и небольших гористых возвышенностей встречались довольно протяженные песчаные участки. Длиной в десятки верст.
Со временем климат изменился, стал более влажным. Северные леса продвинулись далеко на юг. Поросшие могучими соснами, кустарником и травами холмы при ближнем знакомстве оказывались песчаными барханами, принесенными ветрами из пустынь Азии.
Наблюдательные звероловы и проводники замечали, что леса каждый год продвигаются к югу на несколько десятков и даже сотни саженей. Впереди береза, осокорь, сосна. В поле становилось меньше пятен желто-белых солончаков от пересохших озер. Соль выветривалась с поверхности земли и исчезала.
Черная тучка на горизонте быстро росла; вскоре закрыла почти все небо. Надвигался грозовой фронт. Ветер стал свежим, прохладным и влажным. Стало сумрачно. Через несколько минут на землю обрушился такой ливень, что в десяти шагах ничего не видно.
Всадники сбросили одежду, скатали и сунули в кожаные мешки; прикрыли ружья и пороховые припасы. Оставшись в шляпах, ехали нагишом. Точно в бане терли себе запыленные лица,
По степным лощинам текли шумные стремительные потоки воды. В одном месте всадники едва переправились через такую объявившуюся реку. Бурная вода сволакивала даже конных.
Буря кончилась так же внезапно, как и началась. Вскоре исчезли бурливые реки. Только в неглубоких оврагах еще грозно шумела стремительная вода.
После дождя поднялся редкий легкий туман, и на горизонте появилось то, что переселенцы назвали – марево. Преломленный свет по воле божества явил картины очень далекого или потустороннего мира, как считали странники Поля.
В мареве выросли диковинные деревья, дворец с колоннами, чудище с клыками и большим хвостом впереди и человеком на спине. А то все исчезло, и над пустыней появился корабль с парусами.
Вожа и Ерали, застав, зачарованно всматривались в чудесные виденья. Ерали даже ущипнул себя. Вожа перекрестился:
– Марево. Прошлое лето дворец видел, но большую лодию с парусами ни разу.
Исчез корабль. Марево стало блекнуть, и вдруг Ерали пальцем показал на еще одно виденье. Светловолосая девица брела по степи, тревожно всматриваясь в даль. Но вот и это видение исчезло.
После дождя поникшая от жары степь ярко зазеленела. В полдень она казалась безжизненной. До того снулые стервятники на курганах с жадностью рвали на куски падаль. Зачирикали большие птицы и малые птахи. Множество дроф, стрепетов, дроздов, уток и разнообразных куликов бегало и летало около низин, залитых водой. Иные, ошалев от бурных перемен, садились на спины тарпанов и по-весеннему пробовали свой голос.
Через день-другой жгучие лучи летнего солнца выпарят влагу и общее оживление в степи пройдет. Откочуют стаи птиц. Жизнь замрет.
Но в этот день грозовой фронт еще раз накатился на степь. Путникам опять пришлось раздеваться и прятать одежду и оружие. А где-то в стороне гремел основной грозовой фронт.
Когда буря стихла и небо прояснилось, всадники неожиданно обнаружили, что оказались вблизи кочевья. В момент из мешков извлечены одежда и оружие.
Кочевье, утомленное бурей, спало. Даже собак не слышно. Приученные кони шли тихо, не выдавая себя ни топотом, ни ржанием, ни храпом.
В полуверсте Ерали сделал зверолову знак: не то кочевье. Всадники обогнули юрты и ушли дальше. Так повторялось еще дважды, с той лишь разницей, что их однажды обнаружили. Попадались и полусонные кочевники, пасущие скот.
– Корабчим [54] лошадей, – увлекся Ерали легкими скакунами.
– Ищи людей, – сказал Вожа.
На короткой ночной стоянке Вожа выпустил из мешка беркута. Полузадохнувшаяся молодая царственная птица расправила крылья, сделала несколько взмахов, дернула еще слабым своим клювом сыромятный ремешок, привязанный к ноге, но от пищи, кусков мяса, уже не отказалась.
54
Корабчим – уведем, с оттенком украдем.